лечение и это может занять не один месяц, а возможно, и не один год. – она опустила глаза, а потом посмотрела на меня с какой-то тревогой во взгляде. – Ян, если ты решишь, что тебе это не нужно, мы ни в коем случае не станем тебя обвинять. Такова жизнь и ты молодая, красивая… – мне не нужно было ее дослушивать, чтобы понять, к чему она клонит. Но я не собиралась бросать Чернова и дело тут не в чувстве жалости или вины или страха, что меня осудят. Дело было в другом, в том, что я поняла в тот долбанный вечер, что я люблю Глеба и терять его сейчас я не собиралась ни при каких обстоятельствах.
– Вера Петровна, вы можете не продолжать, я не собираюсь бросать Глеба. Я люблю его и буду рядом, что бы ни случилось. Вы мне можете прислать фото бумаг, где есть заключение от врача? Может, я смогу как-нибудь помочь, найти хорошую клинику, возможно, поспрашивать знакомых кто-нибудь знает хорошего врача.
– Да, конечно, – она протянула руку и сжала мою ладонь в теплом, поддерживающем жесте. – Продиктуй свой номер телефона, пожалуйста.
Это было тяжело. Выслушивать тупые сожаления о случившемся с Глебом и выдерживать жалостливые взгляды, которые сыпались на меня отовсюду этот месяц, словно Глеб не в больнице, а на кладбище. Я была вынуждена отбиваться от любопытства окружающих, сующих свой нос в мою жизнь, некоторые и вовсе считали, что имеют право меня спрашивать о довольно интимных вещах касаемо здоровья Глеба и наших с ним отношений, и это уже было чересчур, я все чаще отвечала резко, грубо и открыто посылала подобных собеседников известным маршрутом, уроды моральные, без понимания личных границ и уместности.
А когда я отменила свадьбу, и вовсе полился шквал телефонных звонков, с вопросами далекими от понятия «корректность». Послав последнего звонившего в пешее эротическое, отключила телефон и, собрав сумку, поехала в больницу к Глебу.
– Ну, лежи воняй. Завтра приду, насильно переодену. А сейчас мне на работу пора, – конечно же, не было никакого дурного запаха, медсестры хорошо следили и помогали пациентам как могли, особенно в платных палатах как у Глеба, но мне надо было его расшевелить хоть каким–нибудь способом. И наклонившись, захватила губы этого упрямца поцелуем, удерживая ладонями голову.Чернов снова сегодня был молчаливым, в общем, как и предыдущие четыре недели. Я всеми силами пыталась вовлечь его в разговор, но выходило плохо. Врачи в один голос твердили, что проделанные операции пошли во благо и наблюдается положительная динамика. Только душевное состояние Чернова не улучшилось, скорее усугубилось. – На завтра дождь передают, а родители на даче собрались пролет на крыше менять. Мама переживает, успеют или нет, а то еще и в доме ремонт придется делать, если дождем затопит,– произнесла, поправляя букет в вазе после замены воды. – Зачем ты ко мне до сих пор таскаешься! – внезапно взорвался Глеб, отчего я вздрогнула, настолько это было неожиданно. – Пожалеть решила? – как же мне надоели эти разговоры. – Это ты себя жалеешь Чернов. Чем уже начинаешь подбешивать. «Ой, уйдите все от меня. Оставьте калеку в покое» пострадать хочешь? Не надоело жертву из себя строить. И по фигу, да, что врачи пытаются сделать все, чтобы ты на ноги встал? Что мать деньги на твою реабилитацию и лекарства ищет, а отец постоянно в полицию и к адвокатам ходит, чтоб того мудака, что тебя сбил посадили, чтоб не откупился? А тебе плевать на все! Ты просто лежишь и жалеешь себя, вместо того, что бы выполнять предписание врачей и массаж самому себе хотя бы делать, стараться работать мышцами, либо искать хороший реабилитационный центр в интернете, но нет, ты просто сопли пускаешь. – Закончила? – сквозь зубы произнес Чернов, смотря в стену. – Нет! Ты тут хоть усрись в своем «что таскаешься», но я все так же буду приходить и массаж делать буду, как врач прописал, а понадобится к кровати привяжу и все равно сделаю. Понял! А если хочешь от меня избавиться, то встань и выстави меня за дверь. Другого варианта у тебя нет. Чернов сжав зубы снова замолчал. – Я тут свежее белье тебе принесла. Помочь переодеться? – Нет
Закрыв дверь палаты, наткнулась на родителей Глеба, они о чем-то спорили.
– Что-то случилось? – я подошла ближе.
– О, Яночка. Нет, все в порядке, небольшое разногласие. Помнишь, я говорила, что мы нашли центр для Глеба?
– Да, конечно. Я даже просмотрела всю информацию о нем, что есть в сети.
– Нам немного не хватает, поэтому Глебу придется еще пару недель побыть здесь.
– Я могу помочь. У меня остались деньги, что мы собирались потратить на свадьбу.
– Не стоит. Нам очень неудобно, – произнес Александр Степанович, поддерживающее сжимая в своей ладони руку жены, таким простым жестом давая ей уверенность, что он все решит и все наладится.
– Нет никаких неудобств, не выдумывайте, я сегодня же вечером перечислю вам всю сумму. Если этого не хватит, не молчите, пожалуйста, я обязательно поищу возможности помочь.
Вера Петровна тут же потянулась ко мне и крепко сжала меня в объятьях.
– Спасибо большое, – тихо произнесла она, не разжимая рук. – Я не сомневалась, что мой сын сделал правильный выбор.
Глеб.
Больничные стены давили, настолько, что я метался на кровати, не в состоянии оставаться неподвижным, ужасно хотелось отсюда вырваться. Все произошедшее выбило почву из-под моих ног. Злость и раздражение окончательно поглотило мой разум, я злился на врачей, на свое тело, которое теперь мне частично не подчинялось, я злился на родителей, Янку и друзей,что приходили ко мне. Мне постоянно казалось, что в их глазах не поддержка, а лишь жалость ко мне ущербному. Твою ж мать. Устало провел рукой по лицу, с которого уже градом катился пот, от моих бесполезных потуг пошевелиться. В голове хаос и слова Яны, хлесткие, болезненные и правдивые. Она права, я расклеился, я жалею сам себя, как чертов слабак неспособный взять себя в руки и постараться хоть что-то сделать для того чтобы повлиять на ситуацию. Потянулся за телефоном, что лежал на тумбочке рядом с кроватью, посмотрел на время. Скоро придет медсестра и снова будут эти унизительные
