— Ты плакать собралась что ли? Варенька, я сказал что-то не так?
Это становится последней каплей. В его голосе столько нежности, что я окончательно теряю голову. А Варенькой меня, наверно, со школьных лет никто не называл. Отчаянно мотаю головой, стараясь не разреветься в голос, но слезы все равно срываются, обжигая щеки.
— Все так… Я просто не ожидала.
— Это значит, да? — он делает еще один шаг ко мне, поднимает руку и легонько дотрагивается до щеки, стирая влажную дорожку. Его пальцы касаются виска, задевают волосы, будто ненароком поправляя выпавшую из прически прядь. От переизбытка чувств в груди становится тесно. И почти плевать, что от других сотрудников нас отделяет лишь тонкая перегородка, а дверь приоткрыта — я почти готова поддаться тому сладкому волнению, что накрывает, будто пушистое облако.
Поворачиваю голову, на мгновенье прижимаясь щекой к его ладони, а потом все же приказываю себе опомниться.
— Я не должна говорить «да» и загружать тебя подобными просьбами, — признаюсь, как есть, но Лев смеется, так легко и задорно, как будто я сморозила какую-то глупость.
— Милая, мне будет более, чем приятно. Я рассчитывал на скучный вечер и возню со старыми документами, а сейчас появилась возможность провести его в компании очаровательной барышни. Просто не могу упустить такой шанс! Давай ты не будешь цепляться за предрассудки и просто согласишься?
И я соглашаюсь. Моргаю, прогоняя непрошенные слезы, быстро и сбивчиво, чтобы не дать себе передумать, объясняю, во сколько нужно забрать Соню, вручаю ключи от квартиры. Звоню и предупреждаю воспитательницу, продолжая млеть от того, как Невельский смотрит на меня. И перед тем, как вернуться в зал, все-таки позволяю недопустимую вольность: приближаюсь к мужчине вплотную и сама его целую.
Глава 16
Банкет проходит на удивление спокойно. Акмеев ограничивается лишь кивком, и хотя я периодически ловлю на себе его взгляд, ничего больше мужчина не предпринимает.
И у меня даже получается расслабиться. Решаю, что сама накрутила себя. Работать становится легче, словно открывается второе дыхание.
Бегаю, выполняя заказы, улыбаюсь гостям, а мысли вьются вокруг мужчины, который сейчас находится с моей дочерью.
Удается найти время для звонка, и слушая, как радостно щебечет в трубку Соня, чувствую, что и меня переполняет какая-то эйфория.
Все происходящее слишком хорошо. Вечер закончится — и я окажусь дома. Пусть мы не семья, и Невельскому придется уехать, но даже так, как сейчас, у меня не было больше ни с кем. И это бесценно.
Я позволяю себе помечтать. Представляю, что могло бы быть, если бы проблемы с женой Льва уже решились. Ну должна же она все понять! Зачем ей держаться за брак, который давно превратился в формальность?
Возможно, она просто никак не решится объясниться с мужем. А когда они поговорят, все встанет на свои места.
Мне хочется в это верить. Хоть мнение об Ольге сложилось совсем не хорошее, я все же уповаю на какие-то капли здравомыслия в ней. И на способность Льва убеждать.
От всех этих мыслей еще больше хочется домой. К Сонечке. К нему. С трудом справляюсь с нетерпением и дорабатываю смену.
Как ни странно, Логинова сегодня не придирается, даже выдает что-то вроде одобрения. Это на нее абсолютно не похоже, но я не собираюсь тратить ни время, ни силы, чтобы что-то понять.
Вечер прохладный и ветреный, я ощущаю это, едва оказываюсь на улице. Застегиваю куртку до самого верха, накидываю капюшон. Уже собираюсь уйти — и натыкаюсь взглядом на огромный черный внедорожник.
Была уверена, что Акмеев уехал, но мужчина выходит с водительской стороны и направляется ко мне с откровенно плотоядной улыбкой.
— Наконец-то ты освободилась. Могу себе представить, как устала — такой длинный день. Садись, подвезу.
Он не предлагает — командует. Будто мое согласие — нечто само собой разумеющееся.
Я пячусь, начиная мотать головой. Рано порадовалась. Оказывается, он и не думал отступать, просто ждал подходящего момента.
— Спасибо, Александр Семенович, но не нужно. Я сама доберусь, пройдусь перед сном.
— Вот чего ты упрямишься? — он продолжает улыбаться, но взгляд становится холодным и жестким. — Я же не мальчик, чтобы вечно бегать за тобой и уговаривать!
— Так и не надо уговаривать, — я оглядываюсь по сторонам, но вокруг больше нет никого. Никто не придет на помочь, если что.
Думаю об этом и тут же приказываю себе успокоиться. С чего я взяла, что мне понадобится помощь? Акмеев назойлив, безусловно, но никогда не проявлял агрессии. Да и теперь не потащит же он меня в машину силой, если я этого не хочу.
— Всего доброго, Александр Семенович, — разворачиваюсь и удаляюсь почти бегом. Огибаю здание, выхожу на аллейку, ведущую к моему дому, и только там позволяю себе отдышаться.
За мной никто не гонится. Остается лишь посмеяться над собственной мнительностью. Нервы пошаливают, вот и надумала глупостей.
Сворачиваю во двор, находя взглядом свои окна. На кухне горит свет, а в Сониной видно, что включен ночник. Интересно, Льву удалось ее уложить или дочка решила воспользоваться ситуацией и до сих пор не спит? Я ведь даже не позвонила им, когда вышла с работы — отвлеклась на Акмеева. Ускоряю шаг, чтобы скорее попасть в квартиру, но у самого подъезда неожиданно обнаруживаю знакомую машину. Мужчина стоит, опираясь на приоткрытую дверь и с ядовитой ухмылкой наблюдает за моим приближением.
— Что вы здесь делаете? — дурацкий, в общем-то вопрос, все ведь и так понятно. Я обрадовалась, что он не стал меня преследовать, даже не предположив, что сама привела его за собой к дому. Наивная дурочка. Акмеев — не из тех, кто легко сдается, столько раз подруга говорила мне об этом. А я все надеялась, что до крайностей не дойдет. Но теперь он знает, где я живу. И это значит…
О том, что это значит, не хочется думать. Я оглядываюсь по сторонам, зачем-то изучая пустынный двор. Сама не знаю, на что надеюсь. До чего этот человек может дойти? Да и вообще, зачем ему понадобилось именно я? В его окружении полно куда более привлекательных и подходящих женщин. И таких, которые с радостью отзовутся на его ухаживания. Почему я? Или это обычный азарт, стремление заполучить то, что не поддается сразу?
— Думаю, ты и сама прекрасно понимаешь, что я тут делаю, — улыбка на лице мужчины куда больше напоминает оскал. — Мне надоело играть в догонялки. Хотела повыделываться, цену себе поднять? Ладно, у тебя получилось. Я ни одну женщину столько времени не добивался.
Это откровение не только не радует — мне еще больше хочется спрятаться. Сбежать, забиться в какой-нибудь угол. Подальше от навязчивого внимания Акмеева.
А еще безумно не нравится, что он говорит в прошедшем времени. Добивался — это значит, что сейчас все состоялось? Считает, что добился, наконец?
Во рту пересыхает от волнения, а сердце стучит так гулко, что, кажется, отзывается в ушах. Мне по-настоящему страшно. До подъезда — несколько метров, но я совсем не уверена, что если брошусь туда сейчас, он не кинется следом. Привела к дому по собственной дурости, так совершенно не хочется показывать еще и свою квартиру.
— Александр Семенович, вам лучше уехать. Уже поздно, мне нужно домой. Я ведь говорила много раз, что… — запинаясь и задыхаясь, бормочу, пытаясь воззвать к его здравому смыслу. Если такой есть, разумеется. Но мужчина резко перебивает:
— Да плевать я хотел, куда тебе нужно. И так ждал слишком долго. Теперь мы будем делать то, что нужно мне.
Он в два шага преодолевает оставшееся расстояние между нами и быстрее, чем я успеваю хоть что-то предпринять, опускает мне на затылок тяжелую ладонь и дергает на себя. Почти впечатывает в свое твердое, какое-то каменное тело. Больно тянет за волосы, заставляя запрокинуть голову, и впивается в рот.
Это не похоже на поцелуй, в его действиях не то что нежности нет — похоже, что он наказывает меня. Казнит за неведомые прегрешения. Я чувствую во рту привкус крови и не понимаю, что происходит. Губы саднит, а перед глазами стелется мутная пелена, лишая последних сил.