сумке в поиске ключей.
Заботливо раздевает.
— Так, чай горячий! — кричит из кухни, пока я растекаюсь на диване. — Ванну нельзя, душ тоже. Опасно! Так что чаем буду отпаивать, пока не лопнешь.
Забегает в гостиную, заворачивает меня в плед и вручает большую кружку с ароматным чаем.
Сама усаживается на пол и смотрит на меня так пронзительно, что снова слезы подкатывают.
— О, горе ты мое, ну что такое? Что могло случиться за несколько часов, пока мы не виделись?
— Он сказал про аборт, — вышептываю непослушными и одеревеневшими губами.
Адка удивлённо хлопает глазами.
— Ты ему сказала? — пищит и закусывает губу.
Мотаю головой.
— А как тогда? Юль, постарайся не плакать, милая, — поглаживает меня по ноге.
Обхватываю кружку и не чувствую тепла. Кажется, я промерзла вся изнутри после разговора с Захаром.
— Он сказал, что ему не нужна семья. Никаких случайных залетов, да и неслучайных тоже. Дети ему не нужны.
— Так, и ты сказала, что ты забеременела? — продолжает разбираться подруга.
Мотаю головой. Опять.
— Нет, я спросила: а если я все-таки забеременею?
— И?
Адка меняется в лице. Скорее всего, до неё доходит, что именно было дальше.
— Он сказал, что отправит на аборт решать проблему.
— Охренеть, — выдыхает подруга, — вот же козел.
Ударяет кулаком по своему бедру и стискивает зубы.
Угукаю. Глаза снова наполняются слезами.
— Слушай, а если ему сказать?
В ужасе округляю глаза и в панике трясу головой.
— Только через мой труп он узнает о беременности, — резко отставляю стакан, и часть чая расплескивается, — не вздумай никому говорить.
Хватаю Адку за рукав и сжимаю ткань в руке.
— Ты меня слышишь, Ада? Не вздумай даже! — повышаю голос.
Подруга кивает.
— Юль, я никому, ты же знаешь. Но мало ли, вдруг когда он узнает, то передумает.
Встряхиваю подругу.
— Ада, ты меня слушала? Он ясно дал понять, что отправит меня на аборт! Аборт!
Всхлипываю и складываюсь пополам.
— Все, все, извини, Юль, — гладит меня по волосам, — никто не узнает, пока ты сама не решишь по-другому. Выдыхай, милая.
— Это только мои дети. Захар пусть катится к черту.
Адка вздыхает.
— Ты что-то решила уже, да?
Знает меня. Знает, как я могу быстро принимать решения.
Киваю.
— Поделишься?
— Сначала надо с ним встретиться и отказаться от всяких отношений. Поработаю, пока живот не будет виден, у Сергея Витальевича, денег накоплю. Квартиру эту продам.
— И куда?
— К крестной поеду. Она меня звала, у них там оранжерея огромная открылась, флористы нужны позарез.
Хоть она и звала меня месяцев семь назад, но, надеюсь, местечко найдется.
— Уедешь? — скулит подруга. — А я?
Поднимаю голову и смотрю на неё.
— Поехали со мной.
Адка закусывает губу.
— Ты же знаешь, у меня мама.
— Да, прости. Но я не вижу другого выхода. Сергей Витальевич знает Захара, да и сам Захар может заявиться в компанию и узнать, что я родила. А я не хочу.
Мотаю головой. От одной мысли, что он узнает о детях, меня бросает в дрожь.
— Да, конечно. Ну ты хоть будешь приезжать?
Смеюсь сквозь накатившие слезы.
— С двумя детьми? Ад, ты как это представляешь? Лучше ты ко мне.
Подруга тоже смеется, и я вижу в её глазах слезы.
— Ад, ну что мы тут разводим. Ну у нас ещё месяца три есть, пока не начнет расти живот. Я не могу так рисковать. Мало ли что ему в голову взбредет, если он узнает про детей, Ад.
Она кивает.
— Да, я понимаю. Боже, я даже не могла подумать, что он такой бездушный.
Пожимаю плечами.
— Зато он сразу сказал все честно. А не изображал из себя принца на белом коне.
— Я же вижу, что тебе неприятно и тяжело, Юль.
— Конечно мне тяжело, Ад.
А смысл скрывать от неё? Смысл изображать из себя несокрушимую скалу? Если внутри все в холод окунулось.
— Я хотела, как любая мать, чтобы у детей был отец. Но навязывать детей, которых мужчина не хочет, — это ещё хуже.
Адка сжимает губы и кивает.
— Да, это так. Ни к чему хорошему это не приводит.
* * *
— Привет, Захар, — спустя три дня, когда уже слез не осталось оплакивать то, что не сложилось, я звоню ему.
— Привет, Красная Шапочка, — голос, как обычно, обволакивает.
Но я стараюсь сильно не расплываться. Помню, зачем именно я ему звоню.
— Ты сильно занят?
— Для тебя свободен, считай.
Смотрю на свое отражение в стекле. За окном уже поздний вечер. И мне потребовался весь день, чтобы я решилась на звонок. Чтобы взвесила все и окончательно приняла для себя решение.
— Можешь подъехать? Или давай я куда-нибудь подъеду, поговорим по поводу нашей последней встречи.
— М-м-м-м-м, давай подскачу, минут через тридцать. Успеешь собраться?
Да я уже собрана на самом деле. Только пуховик надеть и обувь.
— Да, успею.
— Отлично. Жди.
Отключается. Отвожу телефон, зажатый в руке, и замечаю, как сильно мобильный трясется.
— Так, Юля, все правильно. Ты все делаешь правильно. Так нужно, — в стекле отражается блеск моих глаз.
Мысленно заклинаю себя не расклеиваться и не реветь. Это сразу станет видно.
Захар сразу поймет, что я плакала из-за него.
Выхожу на улицу. На свежем воздухе легче. Натягиваю шарф повыше, поправляю шапку и смотрю в небо, с которого снова сыплет снег.
Слышу звук мотора и отвлекаюсь от рассматривания снежинок на варежках.
Хлопает дверь. Поднимаю глаза и напарываюсь на пронзительный взгляд серых глаз. Сверлит меня. Изучает, как добычу.
Его черные волосы моментально покрываются снежинками, а мне хочется подойти и стряхнуть их.
Сжимаю руку в кулак в варежке. Привожу мысли в порядок. Изображаю улыбку.
— Привет. Отличная погода.
Он улыбается.
— Ты сегодня прям такая домашняя. И без макияжа.
Хмыкаю.
Ну да. Сегодня передо мной не стоит задача покорять его и нравиться. Пожимаю плечами.
— Не вижу смысла наводить красоту, сидя дома.
Захар шагает ко мне и берет выбившуюся прядь волос. Стряхивает с нее снег.
— Красивая. Как Снегурка.
Боже. Не нужно! Ну для чего эти слова? Для чего изображать что-то большее, чем есть на
