— Спокойной ночи, дорогая, — сказала Мириам участливо. — Постарайтесь немного поспать.
— Спасибо.
Необычайно трогательным жестом женщина коснулась волос Лейлы, прежде чем повернуться и покинуть комнату. В сердце Лейлы осталась щемящая тоска по собственной семье.
Она встала, вспомнив, что не позвонила Тому. Но если бы она позвонила ему сейчас, он понял бы, что она испытывает душевные страдания. Том стал бы беспокоиться о ней, но ничего не мог бы сделать в данной ситуации. Лучше оставить звонок до завтрашнего дня. Может быть, она будет лучше владеть собой после хорошего сна.
Однако сон не приходил. Горячий шоколад не помогал. Незнакомая постель не располагала ко сну. И лунный свет не успокаивал. Полночь пришла и ушла. Лейла была вынуждена встать с постели. Некоторое время она прохаживалась по комнате, затем подошла к застекленной створчатой двери, открывающейся на веранду.
Наверное, ничего не случится, если она оставит Адель на несколько минут? Девочка крепко спала и, по всей видимости, будет спать и дальше. Если она проснется и вскрикнет, успокаивала себя Лейла, она услышит ее в безмолвной тишине ночи. Она надела шелковый халат, который должен был защитить ее от прохлады ночного воздуха, и тихонько вышла на веранду.
Вид обширных виноградников в лунном свете так поразил ее, что она остановилась как вкопанная. Взгляд ее скользил по бесчисленным рядам виноградных кустов, взбирающихся по дальнему склону холма и убегающих назад к изысканному совершенству симметрично разбитых парков и садов у дома. Потребовалось несколько поколений, чтобы построить такую усадьбу и возделать такие прекрасные виноградники. За всем этим стояла история и традиции.
Пройдет несколько лет, и Адель, несомненно, будет гордиться своими владениями и напрочь забудет о времени, проведенном в пустыне со старой аборигенкой. И меня забудет тоже, подумала Лейла с горечью. Но, как говорит Мириам, жизнь продолжается. Ничего нельзя возвратить назад.
Громкий скрип заставил Лейлу резко оглянуться. С плетеного кресла, стоящего дальше на веранде, поднялся человек. Сердце Лейлы затрепетало, когда она узнала Джима, направляющегося к ней. Кажется, на нем не было ничего, кроме махрового халата. Всем телом ощущая неловкость оттого, что лишь тонкий халатик был накинут на ее ночную рубашку, Лейла попятилась назад в спальную комнату, которую она делила с Аделью.
— Прошу вас, останьтесь!
Настойчивый шепот заставил ее замереть.
— Чего вы хотите? — спросила она.
— Вы, вероятно, чувствуете себя такой одинокой, Лейла. Я не подозревал, что обстоятельства так изменились. И что я и моя семья вторгаемся в вашу жизнь в такое трудное для вас время и бередим раны.
Его сострадание задевало ее за живое. Но он ничем не мог помочь.
— Было бы лучше, если бы я не встретилась с вами снова, — сказала она без всякого выражения.
— Я причинил вам боль?
Его глаза пытливо всматривались в ее глаза, ища в них тайну души.
Лейла повернула голову, не желая показывать ему, как глубоко его воздействие на нее. Она глядела на длинные тени деревьев на лужайках внизу. Джим Фарли омрачил последний год ее супружеской жизни. Теперь он рядом с ней так близко, что слышно биение его сердца, но так же недоступен, как и раньше.
— У нас не было с Дейлом ребенка, — внезапно сказала она, отчаянно пытаясь воздвигнуть между собой и Джимом какую-то преграду. — У меня случился выкидыш на третьем месяце.
— Сочувствую.
От него исходило опасное обольстительное тепло, сулящее утешение, и это тепло притягивало ее. Почему он здесь, с ней? Почему он не остался с Катрин, которую любит?
— Я так и не узнала, кто это был, мальчик или девочка, — продолжала она, упорствуя в своем стремлении держаться от него на расстоянии.
— Лейла…
Его голос ласкал ей сердце.
— По-видимому, я виновата в том, что Адель так привязалась ко мне, — корила она себя. — Мне было так просто полюбить ее.
— А ей — вас.
Глубокое волнение в его голосе стало ее погибелью. Стон отчаяния слетел с ее губ. Она обратила полный муки взор на Джима.
— Но разве, вы не видите? Я хуже Мириам. И вы не правы по отношению к вашей мачехе. Она не путает Адель с пропавшей дочерью. Она заботится о ней. Вот и все. А я… я должна уехать отсюда, Джим. Ничего хорошего не будет.
— Лейла, может быть, я во многом ошибаюсь, но… — Джим сделал глубокий вздох. Его взгляд прожигал ее насквозь. — Когда вы поглядели на меня в «лендровере», имел ли я право думать о том, о чем думал? Что, если бы я протянул свою руку к вам…
Его рука потянулась, и он медленно провел пальцами по ее щекам. Не успев понять, что делает, она опустила свое лицо ему в ладони, безотчетно ища в них тепла.
Глубокий стон вырвался из груди мужчины. Отшатнувшись, Лейла смотрела на него встревоженными виноватыми глазами, как бы прося прощения за свой безумный поступок. Но было слишком поздно. Одна его рука погрузилась в ее роскошные волосы, а другой он привлек ее к себе и крепко обнял.
— Джим! — воскликнула она, протестуя.
— Так должно быть. Ты желаешь меня, — выдохнул он и обрушил на нее, потерявшую от изумления дар речи, град поцелуев. Его пальцы жадно пробегали по ее спине. Он упивался этими прикосновениями, ощущением ее близости, страстно желая ее с такой настойчивостью, что Лейла перестала сопротивляться и только дрожала в его руках.
— Я не мог спать. Я все время думал о тебе.
Джим снова начал ласкать ее волосы, запрокидывая назад ее голову. Его глаза горели диким лихорадочным пламенем.
— Не надо спрашивать ни о чем. Нам было предначертано встретиться, Лейла.
— Вы не должны…
— Нет. — Его губы слегка коснулись ее губ, останавливая ее. — Не говори ничего, — прошептал он, и его дыхание было таким же теплым и соблазнительным, как и его рот. — Почувствуй это вместе со мной.
Его губы нежно колдовали над ее губами, обворожительные в своей чувственности, неодолимо влекущие к еще более интимным радостям. И она уступала этому неспешному, мягкому вторжению, дразнящему и трепетному, отвечая ему со все возрастающей страстью, в то время как его губы все больше овладевали ее ртом.
А еще через несколько секунд ее бросило в такой водоворот чувств, о которых она и не подозревала. Ее тело вздрагивало в ответной реакции, казалось, оно пульсировало в бешеном ритме, откликаясь на каждый поцелуй Джима. Она перестала понимать, каким же должен быть поцелуй на самом деле.
Ее разум будто сбросил оковы. В ней пробудилась ответная страсть, которая, подобно джинну, освободившемуся из многолетнего заточения, вырвалась на свободу. Ее тело ликовало, радуясь силе и напору Джима, и прижималось к нему все сильнее в страстном желании ответить на его порыв.
