по своему вкусу.
Она задалась вопросом: хочет ли Гуннар видеть ее в своей жизни? Или брак будет казаться ему пожизненным заключением? Ей было интересно, что он вообще чувствовал. Они ссорились. И несмотря на все это, она не утратила своего влечения к нему. Когда он повел ее в горячие источники и прижал к себе, несмотря на холод, она почувствовала всепоглощающее желание. Так оно и было… От одной мысли об этом ей все еще становилось жарко. Она покраснела даже сейчас, глядя на него в прихожей, и ей стало так стыдно, что пришлось отвернуться.
- Твоя комната находится вверх по лестнице в самом конце коридора.
- У нас будут отдельные спальни?
Он посмотрел на нее, его глаза горели.
- Мне бы не хотелось отнимать у тебя личное пространство.
Или, может быть, он просто не желал ее. Она хотела его, но… Гуннар был таким сложным человеком. Разгадать его не представлялось возможным.
- Я говорила, что ты порой приводишь меня в бешенство?
- Неоднократно.
- Чего ты хочешь, Гуннар? Чего ты хочешь от меня? Просто заключить фиктивный брак, чтобы считаться мужем и женой и вместе разгуливать по этому гигантскому дому? Или ты желаешь видеть именно меня в качестве своей жены? Я не понимаю. Я думаю, ты знаешь меня лучше, чем кто-либо другой на этой планете. Я и сама приложила немало усилий, чтобы познакомиться с тобой ближе. Но, похоже, все тщетно.
Гуннар направился к Олив, в его глазах горел огонь желания. Он прижал ее спиной к стене там, в прихожей. Вот он, ее викинг-захватчик. Этот волнующий момент заставил ее трепетать от желания. «Да, - прошептала ее душа. - Возьми меня». Потому что их совместное будущее сразу же наполнилось бы смыслом, ведь она так хотела его!
Потому что именно так они оказались здесь, в этом доме. Из-за сумасшедшего желания, и из-за того, что они оба отрицали влечение в течение последних нескольких дней, в то время как все эти изменения происходили вокруг них… Но Олив прекрасно понимала, что в большей степени от неопределенности страдал именно Гуннар.
- Ты не хочешь жить порознь? Мне показалось, что так будет проще для нас обоих.
Олив положила руку ему на грудь и обнаружила, что ее тянет к нему. Хотя дело было вовсе не в сексуальном влечении. Потому что, если бы это был только секс, наваждение бы уже прошло. Или слегка потускнело, но она с прежней силой желала Гуннара.
Ей отчаянно хотелось выбросить это из головы, разрушить эту странную связь между ними. Она хотела пробиться сквозь этот твердый слой льда в его груди. Олив держала себя в руках. Он сводил с ума бесконечным контролем. Все казалось ему логичным. Если ребенок его, они женятся. Если нет, он отправит ее в тюрьму за шпионаж. И все эти поступки не говорили о каких-либо чувствах к ней или к ребенку, не свидетельствовали об искре между ними. Казалось, все это не имело для Гуннара значения. Как он мог оставаться таким бесстрастным, когда она пересматривала свои приоритеты, свои отношения с отцом! Ее отношения с самой собой. Ее отношения со всем. Но сейчас она чувствовала себя так, словно они были равны. Он хотел ее.
Олив могла видеть это даже сейчас, даже когда он стоял неподвижно, как хищник, затаившись в засаде. Даже в этом она могла заметить, как трудно ему было взять себя в руки. И она наслаждалась этим. Это заставляло ее чувствовать, что она не одинока. Она отчаянно не хотела оставаться одна. Но она ждала. Ждала, когда он сломается. Потому что она нуждалась в нем. Ждала, когда он сломается, потому что нуждалась в его уверенности, контроле и силе. Она хотела Гуннара, безрассудно и безоглядно. С глубокой самоотдачей, которой она не испытывала ни в какой другой период своей жизни.
До сих пор Олив жила, исполняя желания отца. Чего она хотела, так это доставить ему удовольствие. И все ее действия в бизнесе были выверенными и точными.
Но то, что она планировала с Гуннаром, не имело ничего общего с предсказуемостью. Она хотела принадлежать ему полностью, а также найти себя настоящую, ведь он явно помог бы ей раскрыться.
И может быть, никто другой не смог бы понять ее так, как понимал Гуннар. Средства массовой информации могли сочинять о них все, что им заблагорассудится. Мир мог бы писать о том, что они обманывают, сочинять небылицы, но правду о себе знали только они сами, Гуннар и Олив. Он был для нее всем, и он заставил ее захотеть большего. Каким-то образом, даже со всем этим холодом в его душе, он заставил ее мечтать о простом человеческом счастье, о семейном очаге. О настоящей жизни.
И на этот раз Гуннар сдался, наклоняя свою голову к ее и требуя ее губ в обжигающей клятве. Что бы они ни сказали друг другу в церкви на этой неделе, какие бы обещания ни дали перед всем миром, это не имело значения. Сейчас для Олив были важны только настоящий момент и ее любимый мужчина.
Он схватил ее за лицо, запустил пальцы в волосы, стащил меховую шапку с ее головы. Она выбрала намеренно нелепый наряд из того, что он припас для нее. Но она должна была признать, что шапка ей вроде как понравилась. И туфли. И пальто. Правда, все, что она хотела, - это снять все это сейчас. Олив желала, чтобы между ними не осталось никаких барьеров. Ничего. Она хотела полностью отдаться ему. И Гуннар поцеловал ее, как будто не было никакой особой спешки. Его язык скользил по ее языку, его большие грубые руки двигались по ее телу. Ей нравилось чувствовать его. Ей нравилось в нем все. И настоящая проблема заключалась в том, что Олив всегда любила Гуннара больше, чем свой бизнес. И от осознания этого у нее чуть не подогнулись колени.
Но это было правдой. Гуннар очаровал ее, околдовал, обольстил и сформировал все ее фантазии с того самого момента, как они у нее появились. И это было не просто потому, что других мужчин Олив попросту не воспринимала, не хотела видеть, а потому что Гуннар казался совершенством. Он затмил собой весь остальной мир. Он был, по сути, всем.
Да, она любила только этого мужчину. И это было не просто желание. Еще в юности ей казалось, что она чувствует Гуннара, понимает его. Теперь она знала, что
