— Знаете, что рассказывают об этих старых английских особняках? — спросил Блю.
— Не знаю. Что? — Симона прижалась к массивной двери, словно ища в ней какую-то защиту.
— Рассказывают, что настоящее веселье начинается, когда гасят огни и джентльмены под покровом темноты отправляются в спальню каждый к той даме, которую успел выбрать. Хорошие хозяева обычно догадываются, кто с кем будет спать, и заботятся разместить гостей так, чтобы путь от спальни до спальни был как можно короче.
— Признаться, я о таком не слышала. — Симона подумала вдруг о близости их комнат и почувствовала, как краска приливает к ее лицу.
— Все, как рассказывают, происходит очень прилично, — продолжал Блю. — Тихий стук в дверь где-то после полуночи, называние своего имени — и вежливое приглашение войти.
— Рискованное дело. — Симона чувствовала себя неловко под взглядом Блю. — А если ошибешься комнатой?
— Что ж, ты ничем не рискуешь. Если дама не желает принимать джентльмена или уже занята, она просто делает вид, что спит. Ничье достоинство, как видите, не задето…
У Симоны перехватило дыхание, ей хотелось обмахнуться веером.
— А каким образом джентльмен узнавал, что дама его примет? — спросила она неожиданно тихо.
Блю подошел к ней и приподнял ее лицо за подбородок. Симона понимала, что ей следовало бы отпрянуть или хотя бы отвернуться, но не сделала ни того ни другого.
— По тому, — произнес он, — как она смотрит на него. — Голос его звучал хрипловато, и в нем сейчас не было обычного для Блю поддразнивающего тона.
Симона не отрываясь смотрела на него.
Он поцеловал ее, едва касаясь губами губ. Симона знала, что не должна этого делать, но не хотела, не могла противиться этому…
— И по тому, как она целует его, — прошептал он.
Он взял ее лицо в свои руки и снова поцеловал — на этот раз гораздо настойчивее. Руки его опустились ей на плечи, затем ниже… Теперь уже все существо Симоны — разум, душа, тело — говорило о том, что это правильно, что иначе быть не может… Она жадно вдыхала его запах, ласкала губами его губы, словно пила из них сладкое ароматное вино.
Их губы наконец разомкнулись. Блю отступил от нее на шаг, переводя дыхание.
— Я не хотел ехать, — произнес он. — Но все равно не ожидал, что это будет такой пыткой. Пока мы были в машине, я хотел тебя все больше и больше с каждой минутой…
Он прижал ее к груди. Симона слышала, как сильно бьется его сердце, и с каждым ударом ее покидали последние остатки здравого смысла.
Как это могло случиться? Каким образом она оказалась не в том месте, не в то время и не с тем мужчиной? Симона закрыла глаза, надеясь, что, когда она откроет их, мир снова станет прежним, как будто не было этого поцелуя.
Блю, должно быть, почувствовал ее колебания.
— Не уходи, — прошептал он, целуя ее в голову. — Ни мысленно, ни на самом деле. Я хочу удержать тебя.
Она медленно подняла глаза: лицо Блю светилось такой нежностью, что Симона немного успокоилась.
— Меня никто еще так не целовал, — произнес он.
Симона тщетно пыталась унять свое бешено колотящееся сердце.
— Я сама еще никого так не целовала, — прошептала она, как наивная девочка.
Блю широко улыбнулся и поправил непослушную прядь, упавшую Симоне на глаза.
— Ну что ж, выходит, это ново для нас обоих.
Он снова приблизил губы, но Симона отстранилась от него. Она подняла руку, как бы призывая его выслушать ее.
— Нам нужно поговорить, — сказала она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. — Мы не должны этого делать. Вы… ты не должен этого делать. — Она посмотрела на него ледяным взглядом, хотя ее внутренний голос кричал, обвиняя ее в притворстве.
Блю долго и пристально смотрел на нее.
— Хорошо, — кивнул он, — поговорим. — Вид его был строгим, как у проповедника, не считая по-прежнему возбужденно горящих глаз. — Но, боюсь, не сейчас. — Он кинул взгляд на часы и пожал плечами в полушутливом-полусерьезном сожалении. — Мне еще нужно пойти переодеться в этот чертов смокинг, который ты почему-то так любишь.
И у него еще хватает сил дразнить ее в такой момент! Симоне хотелось броситься на него, ударить по голове чем-нибудь тяжелым… Но Блю, не дав ей опомниться, чмокнул ее в щеку, нежно, но настойчиво отстранил от двери и решительно вышел, даже не обернувшись.
Ужин, казалось, тянулся бесконечно.
Симона сидела рядом с Хэлламом во главе стола. Блю — через двенадцать человек от нее, рядом с Шандрой Маккуэйд. Если Хэллам действительно неспроста поселил Симону и Блю в комнатах напротив друг друга, то на публику он старался этого не выносить, явно намеренно посадив их за стол на достойном расстоянии друг от друга.
Симона зевнула, прикрыв рот салфеткой, пользуясь тем, что внимание Хэллама в этот момент было устремлено на даму, сидевшую от него по другую руку. Разговоры за столом велись в основном на финансовые темы: сначала об опасности того, что политика правящей партии может повлиять на их благосостояние, затем о налогах, ценах на недвижимость, опять о налогах, о профсоюзах, снова о налогах…
Впрочем, несмотря на непринужденную на первый взгляд болтовню, можно было заметить, что гости все-таки относятся друг к другу с некоторой настороженностью. Одна лишь Шандра, казалось, не смущалась ничем, вереща без остановки, весь вечер ни на секунду не оставляя Блю в покое. Симона ревниво покосилась на нее через стол.
«Интересно, эта женщина хоть когда-нибудь молчит? И обязательно при каждом слове хватать его за руку?!»
Симона смотрела, как Блю улыбается Шандре, которая все-таки — нельзя было это отрицать — была довольно привлекательна, и чувствовала, как у нее все закипает внутри. Словно он отдавал Шандре часть чего-то такого, что принадлежало только ей, Симоне.
Она решительно поддела маленькой серебряной ложечкой одинокую клубничину в своем десерте и отправила ее в рот. Что ж, если Блю увлекся Шандрой, тем лучше. Президент «Анджаны» должна заниматься своим бизнесом, а не глупыми романами.
Пересилив себя, Симона еще раз посмотрела на Блю. На этот раз их взгляды встретились, и он лукаво подмигнул ей. Блю сидел, развернувшись в сторону Шандры, и вежливо кивал в ответ на ее болтовню, но взгляд его был неотступно прикован к Симоне. Она же опустила глаза, почувствовав, как злополучная ягода встала у нее поперек горла.
— Разумеется, я была бы рада показать вам Букингемский дворец. И еще, если сможем… — Шандра щебетала не останавливаясь.
Блю попытался сконцентрировать внимание на Шандре, но безуспешно. По сравнению с его сероглазой тигрицей рыжеволосая толстушка явно проигрывала. Прошло уже два часа с тех пор, как они целовались в ее комнате, а Блю по-прежнему не мог думать ни о чем другом.
