— Так на Ольховке пожар! Весь район занялся! Никак потушить не могут…
— Твою ж мать! — скатывается с постели муж. Лихорадочно натягивает боксеры и брюки.
— Так, Лера, — наклоняется он ко мне. Но в глазах плещутся тревога и ярость. Тимофей уже не здесь. Мысленно тушит огонь и пытается помочь людям. — Вызывай Надю. Как придет, запирайте двери. Никого не впускать. Не нравится мне этот фейерверк.
Муж торопливо чмокает меня в лоб и, выскочив за дверь, рявкает на Богдана:
— Какого мне сразу не позвонил?
— Телефон проверь. Стопятьсот пропущенных вызовов, — басит Столетов.
Закутавшись в покрывало, пытаюсь представить район, терпящий бедствие. Это самая окраина города, застроенная хибарами. Как бельмо на глазу Шанска.
Шаги постепенно стихают. Хлопает дверь. Слышится звук отъезжающего автомобиля.
«Вот тебе и ночь любви!» — поднимаясь с постели, фыркаю я недовольно.
Вздрогнув от звонка домофона, на ходу натягиваю халат.
— Я бы сама справилась, — охаю я, пропуская в дом Надежду.
— Тима велел, — многозначительно замечает она.
Значит, думает о нас. Не забыл. Позвонил с дороги. Хотя сейчас у Морозова дел невпроворот.
— Почему загорелось, не знаешь? — спрашиваю я Надежду, включая чайник.
— Ой, да там же одни сараи! Говнобайка она и есть! Какой-нибудь притырок уснул с окурком. Вот и понеслось.
«Только бы не поджог», — зябко ежусь я, обнимая себя за плечи. По позвоночнику струится обжигающий холод.
Неблагополучный район с одной стороны примыкает к комбинату. И вполне возможно, пожар устроили по заказу Копылова.
Хотя зачем? Он же солидный человек. И не должен опуститься до лютого криминала.
«В любом случае, Тиме сейчас придется несладко», — вздыхаю я. И заслышав дружный плач дочек, несусь наверх.
Глава 27
Тимофей
— Я тебе звонил, звонил, а ты трубку не брал, — бухтит по дороге к машине Столетов.
— Спал, — огрызаюсь я, на ходу просматривая пропущенные вызовы. От Богдана, от замов, от МЧС и полиции…
«А без меня потушить не могут, блин», — морщусь я от раздражения.
— Кофе бы сейчас, — усевшись за руль, мечтаю я вслух.
— Вроде в центре какие-то ларьки работают, — подхватывает Богдан.
— Если сучонка Дроздова, то обойдусь. А то отравит еще, козел!
— Да ладно! — смеется Богдан. — Тебя скорее Лера твоя отравит.
Резко паркуюсь около обочины. Настроение и так ушло в минус от пожара в Ольховке. Еще неизвестно, какие будут последствия. А они будут.
Сейчас бы дрых рядом с женой.
— Выходи, — велю я Столетову.
— Это еще почему? — словно не понимает он.
— Бить тебя уже бесполезно. Голова давно отбита. Остается только одно. Не слушать твой поганый треп. Давай дергай отсюда.
— Да никуда я не пойду, — в своей нагловатой манере откликается Богдан.
— Тогда заткнись, понял?
Пару минут мы едем молча. А затем Столетов снова подает голос.
— Тима, а эта футболка на тебе какого бренда?
Изумленно приподняв трикотажную ткань, мельком оглядываю внушительный якорь, вписанный в треугольник. А в одном из углов покоятся пять буковок.
ПРАДА.
— Это самое важное, что тебе хочется сейчас узнать? — интересуюсь я саркастически.
— Мне — нет. А твои враги раздуют целую историю. Сколько эта тряпка стоит?
Задумываюсь на минуту. Сколько я за нее платил? Уже не помню. Кажется, восемьдесят косарей или даже сто…
В любом случае, Богдан прав. К погорельцам в такой одежке являться нельзя. Кто-нибудь обязательно сфотографирует, найдет в интернете. А там и до скандала недалеко.
— Ко мне заскочим на минутку. Выдам тебе что-нибудь демократичное, — заявляет Богдан. А я, соглашаясь, молча перестраиваюсь и, свернув в знакомый проулок, останавливаюсь около одноэтажного старого дома.
— Ты бы хоть ставни покрасил, — киваю я на облупившуюся на створках краску.
— Некогда мне. Потом, — отмахивается Столетов и, нырнув в калитку, возвращается через минуту с белой тряпкой в руках. — На вот, мажор…
— Что за фигня?
— Чей бренд не знаю, — ехидно изрекает Столетов, выпячивая грудь. — Но майка точно такая же, как и у меня. Носи на здоровье.
— Хрен с тобой, — вздыхаю я устало. Наскоро стащив футболку, откидываю ее на заднее сиденье и, напялив Столетовское добро, примирительно провожу рукой по плечу. — А трикотаж тонкий, мягкий.
— Вот и прикупи себе таких упаковку, — беззлобно бурчит Богдан. — А всю свою брендячую фигню запри в шкаф до лучших времен.
Вот не понимает товарищ! В бренде весь смысл в актуальности. Припереться куда-нибудь к уважаемым людям в майке пятилетней давности — непростительный моветон. Бренды — они же о другом.
Ты можешь. Я могу. Мы люди одного круга.
Вот только объяснять это Богдану я не собираюсь. Все равно не поймет.
— А где продают? — спрашиваю я чуть насмешливо.
Но идея годная. Дорогие тряпки в народ носить нежелательно. Мало ли что потом накидают вражины.
— Да на рынке нашем. Сходи купи.
— Обязательно! — роняю я ощерившись.
И повернув к Ольховке, именуемой в народе Говнобайкой, издалека замечаю яркое марево, поднимающееся над спящем городом.
— Твою ж мать! — рычу я, вцепившись за руль. — Тут явно поджог.
— Да, судя по пламени, со всех сторон полыхает.
— Только бы без жертв обошлось, — вздыхаю я, поднимая глаза к небу.
Резко паркуюсь неподалеку от оцепления. И даже не знаю, имею ли я право переступать черту. Там работают спасатели и полицейские. А мне потом и так все доложат. Не хочу путаться у людей под ногами.
Я бы лично послал такого шустрого функционера. Поэтому не суюсь.
— Слышь, Солнцев, пропусти, — раздается сзади голос Богдана. Видимо, встретил кого-то из знакомых. И теперь с радостью пользуется случаем показать свою значимость.
Лента демонстративно приподнимается.
— Проходите, Тимофей Сергеевич, — очень уважительно предлагает паренек в форме МЧС. Белобрысый такой. В веснушках.
И фамилия подходит. Солнцев. Радостная такая.
— Нет-нет, не хочу мешать, — мотаю я головой и решительно направляюсь к минивену с номерами УВД. Наверняка там у нас оперативный штаб.
— Тимофей Сергеевич! — несется отовсюду. Как стон, как крик о помощи.
Остановившись, осматриваю погорельцев. Видать, выскочили в чем были. И так беднота, а тут всего лишились.
— Всем поможем, не переживайте. Никто без крыши над головой не останется, — заявляю я решительно. Всматриваюсь в перепуганные лица людей.
Я бы лично оторвал башку той твари, что подожгла Говнобайку.
И войдя в салон оперативного штаба, отрывисто роняю с порога:
— Мы имеем дело с поджогом?
— Нет, — бурчит грузный полкан, начальник нашего МВД. — Нашли уже клиента. Так сказать, нулевой пациент. Заснул, видимо, с сигаретой в зубах. А дома тут хлипкие, деревянные. Вот и занялось как порох.
— То есть жертвы есть? — уточняю я, пытаясь понять размах бедствия.
— Двое, — криво усмехается полкан. — Наверняка надрались самогонки, натрахались, решили покурить и уснули… От них и пошло. Некто Румянцева Елена Николаевна и Миленкин Константин… как его там.
И если о сожительнице Кости Миленкина я ничего до сих пор не знал, то с ним самим видеться приходилось. И Лера моя его прекрасно знала. Невелика потеря, конечно!
Но в любом случае жаль. Особенно когда знал человека лично.
— Нужно пострадавших переселить в общежития, — поворачиваюсь я к вбежавшему следом заместителю.
— Так тут сплошной самозастрой, Тимофей Сергеевич. Ни у кого права собственности нет.
— А мы по праву собственности расцениваем человеческие жизни? Там полсотни людей без крыши над головой. Им даже переночевать негде, — смеряю я холодным взглядом своего зама и добавляю решительно: — Данные из БТИ мне. Быстро.
И примерно через час листания пожелтевших гроссбухов понимаю, что на Ольховке нет ни одного собственника. Да и прописка здесь не предусмотрена.
