И что теперь делать, блин? Куда народ девать?
— Общага комбината у нас, кажется, пустует, — поворачиваюсь я к заму, имитирующему бурную деятельность.
— Заполнено на сорок процентов, — бодро рапортует он.
— Значит, людей поселим туда, а потом разберемся…
— Но руководство комбината…
— Поставим перед фактом, — заявляю я резко. — Вызывайте автобусы. Увозите людей. Им тут точно делать нечего.
А когда сам выхожу на воздух, с ужасом смотрю на обгорелые остовы домов, на дымящиеся балки и разбитые стекла, валяющиеся повсюду.
Озираюсь по сторонам, пытаясь разглядеть среди МЧС-ников белую майку Столетова.
— Куда ты делася, придурок? — звоню я, не видя друга в ближайшем окружении. Но трубка безрезультатно бьется в ухо длинными тревожными гудками.
— Эй, — окликаю я веснушчатого спасателя. — Ты Богдана не видел?
— Так он к операм пошел сразу. Больше и не видал, — пожимает он плечами, спеша прочь.
— Ребят, а вы? — обращаюсь я к идущим навстречу операм.
— Да, он подходил к нам, — пожимают плечами ребята. — Крутился рядом. А потом исчез.
— Странно, — замечаю я. И вижу, как настораживаются полицейские.
— А правда, пацаны, где Стольник? — переглядываются опера. — Твою мать, опять куда-то полез… Сейчас мы его найдем, Тимофей Сергеевич…
— Я с вами, — решаю я молниеносно. Где-то под ложечкой давит тревога.
Глава 28
Тимофей
— Богдан! — ору я, сминая башмаками осколки. Бегу мимо обгоревших домов. Где-то люди, плача, вызволяют сохранившиеся пожитки, а где-то уже и спасать нечего. Зловеще в кромешной тьме тлеют красными глотками обгоревшие бревна. Кругом валяются покореженные деревянные двери с облупившейся краской. Разбитая посуда, какие-то тряпки.
Трудно представить, что чувствует человек, наблюдая, как в адском пламени сгорает его единственное пристанище вместе с документами и деньгами. Хотя какие тут деньги…
— Стольник, твою мать! — слышится слева крик оперов.
— Осторожно, Тимофей Сергеевич, — беспокоится сзади неугомонный Солнцев. — Найдем мы Столетова в два счета.
Рыкаю что-то нечленораздельное. Объяснять на бегу что такое дружба? Да ну на фиг!
Пригибаюсь, проскакивая в низкий дверной проем и останавливаюсь в нерешительности.
Сзади в спину врезается Солнцев. И тут же связывается с другими операми.
— Мы нашли его!
А я, как во сне, смотрю на раскинувшегося звездой Богдана, лежащего посреди полуразрушенной и слегка обгоревшей кухни. Белое пятно майки в темноте режет глаз. А расслабленные конечности говорят о полной отключке.
— Дан, твою мать…
Со всех ног кидаюсь к нему. Щупаю пульс, как когда-то учили. Слабый. Нитевидный, но есть.
В свете слабого фонаря вглядываюсь в посиневшие губы. Ну капец, блин!
Приподнимаю веко и не вижу зрачка. И тут же замечаю темную струйку…
Что происходит, гребаные поросята?
— Сюда посвети, — велю я Солнцеву.
— Кто ж его так? — охает тот, освещая фонариком разбитую голову Богдана Столетова.
— Хотел бы я знать, — сжимаю я кулаки.
«Во что ты влип, Дан? — спрашиваю мысленно друга и прошу об одном: — Только живи! На Леру мою нападаешь, так это фигня, бро! Мы с ней на тебя зла не держим. Давай, очнись!»
Словно в дурном сне, наблюдаю, как к месту происшествия стекаются парни из местного участка. Даже кто-то из прокуратуры заглядывает. Последними приходят врачи. Спокойные и неторопливые.
Аж заорать хочется. Встряхнуть, что ли?
— Кто его обнаружил? — интересуется парень из прокуратуры.
— Я, — рычу я глухо.
— Тимофей Сергеевич, — в шутливом поклоне склоняет тот голову. Вот только мне не до шуток.
Медлить нельзя ни минуты!
Наблюдая, как Дана укладывают на носилки и тащат к скорой, в упор смотрю на пожилую докторшу.
— Довезите его живым, — не прошу. Приказываю.
И не обращая внимания на ее возмущенный взгляд, бегу к своей машине. Жду, когда появится из проулка скорая, и сам пристраиваюсь сзади.
— Витя! — звоню я Торганову. — Срочно поднимай медицину на уши.
— В травме полно людей после пожара. Врачи не успевают. Что там у тебя случилось, Тима? — вздыхает он устало.
— Дана кто-то пришиб. Помощь нужна, — объясняю я, смаргивая слезы. — Сейчас в больницу везут. Подсуетись, бро.
— Ща все будет, Фей, — роняет в трубку Торганов и отключается.
А я, подъехав к воротам приемного отделения, прошу старика-охранника:
— Открывай, отец.
— А ты кто такой? — грубо интересуется старый хрыч.
— Мэр города. Давай пропускай.
Дед смотрит недоверчиво. Что-то сверяет в недрах памяти. А потом, улыбнувшись золотыми зубами, поспешно открывает ворота.
— Вы из-за пожара к нам?
— Конечно, — киваю я на автомате, замечая на пандусе хоровод скорых. В которой из них Богдан?
«Он не должен умереть!» — вытесняя другие, бьется в башке единственная мольба.
Последняя машина внезапно объезжает другие и становится около крыльца.
«Наверняка Торганов придал ускорение». — И во все глаза слежу за действиями санитаров, выгружающих Богдана из мрачного чрева скорой.
Беру в свои тяжелую безжизненную ладонь. И сам не верю в происходящее. Здоровый и сильный мужик в короткий миг превратился в беспомощную колоду. Интересно, по чьей злой прихоти?
Всех найду. Вопрос чести.
— Все будет хорошо, брат, — обещаю я другу и сам не верю ни одному своему слову.
— Столетов? — выходя на крыльцо, кивает на бездыханное тело пожилой доктор. — Заносите, — командует санитарам.
А когда я собираюсь войти следом, останавливает строгим взглядом.
— Мы сами справимся, Тима… Тимофей Сергеевич… то есть. Торганов звонил. Все под контролем.
Киваю на автомате.
Витька успел!
— Дайте знать, если что-то понадобится…
На ватных ногах бреду к машине.
— Лера, — звоню я жене. Мне бы сейчас только голос услышать. — Не разбудил?
— Мы с Надей не спим. Я тебя жду, — тараторит она и сама себя обрывает на полуслове. — Все нормально, Тима? Пострадавшие есть…
— Богдан в реанимации, — выдыхаю я, стараясь справится с болью. — Кто-то на него напал на пожаре.
— А ты Ане сообщил? — тут же спрашивает Лера. И я даже сбиваюсь с шага от растерянности.
Аня? Ах да! Аркелиди! Я и забыл.
— Да зачем, — не понимаю я сразу. — Ночь на дворе. Нет смысла беспокоить.
— Ты же говорил, что у них любовь, — тревожно настаивает Лера. — Без близкого человека в беде не выжить. Звони ей!
— Наверное, ты права, — в который раз поражаюсь я мудрости жены.
И усевшись за руль, скрепя сердце нажимаю Анин номер.
Мне отвечают не сразу.
— Ань, — зову я в трубку, когда слышится слабое мычание. — Ты спишь?
— О господи, Тима! До утра не терпит? — вздыхает она.
— Богдан в больнице, — говорю я на автомате.
— А-а, пусть выздоравливает, — отрезает Анна и вешает трубку.
Капец! Просто капец!
Устало тру лицо. Почему она так?
И вывернув на Ленина, главную улицу Шанска, плавно въезжаю на парковку перед администрацией.
Щелкнув сигнализацией, быстро шагаю к зданию. И совершенно не могу понять, что происходит.
Кто покушался на Богдана? И почему так себя повела Аня? Ведь не злая она. Всегда придет на помощь. А тут…
Если меня бросит Лера в похожей ситуации, то лучше и не жить.
В ладони вибрирует сотовый.
Аркелиди. Красавица, блин!
— Тима, где он? Хочу подъехать. Может, помощь какая-то нужна…
— Вы поссорились? — угадываю я интуитивно.
— Расстались. Но если надо, я помогу…
— Все есть. Не беспокойся. Мы с Витей держим ситуацию под контролем, — говорю я спокойно и немного холодно. А сердце разрывается от обиды за друга. — Разве что… помолись за него, Ань.
— Я не умею, Тим, — вздыхает она. — Но попробую…
В трубке снова слышатся гудки. И я, подходя к зданию, пытаюсь сложить воедино совершенно разные пазлы.
