Сильвия сейчас же представила себе радушный прием, и у нее стало немного легче на душе. Было так отрадно сознавать, что тебя кто-то ждет, что ты возвращаешься, наконец, к себе, в дом своих родных… Она согласилась выехать на следующее утро.
Прощаясь с Сильвией, Фернанда не могла сдержать слез. Она чувствовала угрызения совести за то, что так дурно поступила, и Сильвия поняла это. Они обе отлично понимали и жалели друг друга, и обвиняли во всем неудачно сложившиеся обстоятельства, игрушкой которых они стали. Девушка готова была на большую жертву для тех, кого любила, и поэтому сейчас она не осуждала Фернанду.
Килдер, в том же костюме, что и накануне, заехал за Сильвией. Он понравился ей еще больше, когда принялся шутливо болтать с носильщиками, забавно выговаривая французские слова и коверкая их, как школьник.
Он был очень вежлив и приветлив с ней; но большую часть пути до Лондона провел в коридоре поезда, куря и болтая с пассажирами.
Сильвия почти не помнила Лондона. Они приехали туда в ясный июньский вечер. Виктория показалась Сильвии таинственной и волшебно прекрасной; даже Юсто-Роуд, куда они направились, потому что Килдер снял номера в Лари-отеле, показался ей замечательным местом.
Неужели она, наконец, в Лондоне, о котором столько мечтала?!.
— Мы не будем здесь обедать, это не место для вас, — как бы извиняясь, сказал Килдер.
И действительно, отель Святого Панкратия был очень малопривлекателен, там было так шумно, что казалось, будто сквозь здание мчатся поезда. Раньше Килдер не обращал на это внимания, но теперь он внезапно решил, что эта обстановка недостаточно хороша для Сильвии.
Он повез ее в Беркли. Ресторан был переполнен; спущенные занавесы только до половины прикрывали открытые настежь огромные окна; мягкий свет, струившийся из резных серебряных ламп, был всем очень к лицу: женщины казались красивее, мужчины изящнее. Сильвия не знала, что все эти люди, весело болтающие и смеющиеся за столиками, принадлежали к кругу Родди и что среди них, вероятно, были и его друзья.
Килдер с удовольствием отметил, что почти все присутствующие обратили внимание на Сильвию, и, хотя он немного гордился этим, ему почему-то захотелось поскорее очутиться в Дублине.
Мысль о Роднее не покидала Сильвию. Эти люди вокруг нее были одеты так же, как и он, у них была такая же манера говорить. Страстное желание увидеть его охватило девушку с такой силой, что она теряла самообладание. К счастью, Килдер с таким усердием принялся за еду и так восторженно наслаждался превосходным обедом, что почти не обращал на нее внимания.
После обеда он предложил Сильвии немного прогуляться, чтобы посмотреть Лондон. Они вышли на Пикалилли. Была необычайно ясная, тихая ночь. Здания горели множеством ярких огней, из широко открытых окон неслись звуки музыки и смех, мужчины и женщины в вечерних туалетах спешили мимо. Казалось, все живут полной жизнью…
— Как здесь свободно и легко дышится! — сказала Сильвия.
— Вам здесь нравится больше, чем в Париже? — лениво спросил Килдер и рассмеялся над пылкостью, с которой она воскликнула:
— Конечно. Ведь это все — родное!
При этом слове Килдер почувствовал, что в его душе шевельнулось сознание ответственности перед Сильвией; он вспомнил ее настоящую родину, куда он вез ее.
Нельзя, конечно, отрицать того, что в замке Россмит была своеобразная дикая красота, но не менее очевидно и то, что замок был расположен очень уединенно и наполовину разрушен. Он находился в почти совершенно заброшенной местности, огражденной с востока цепью мрачных гор, а с запада — шумящим океаном.
Килдер не принадлежал к тем людям, которые испытывают потребность быть честным даже за счет счастья других: его кредо в отношении неприятных сообщений гласило: «Успеется!» И теперь, идя рядом с Сильвией по Пикадилли, он решил, что успеет сообщить ей некоторые подробности о замке Россмит, когда они будут подъезжать туда.
«Она молода, и если умеет ездить верхом, то чего же ей еще нужно?» — утешал он себя.
На следующий день с утра пошел дождь, он моросил всю дорогу от Холихеда до Дублина и, казалось, не имел намерения прекратиться. По мере приближения к Голуэю, настроение Килдера заметно поднималось. Поезд на Россмит отходил поздно, и уже совсем стемнело, когда они приехали на полустанок.
— Ну, вот мы и приехали. Через несколько минут вы уже будете дома! — весело сказал Килдер. — Здесь рукой подать.
Это «рукой подать» оказалось расстоянием в двенадцать миль по отвратительной проселочной дороге. Они поехали в высоком шарабане, запряженном прекрасной кобылой, весьма дикой на вид, которая поводила ушами и мчалась с такой стремительностью, словно кто-то гнался за ней. Внезапно она так резко остановилась перед высокими железными воротами парка, что пассажиры чуть не вылетели из шарабана.
— Ну, вот вы и дома! — сказал Килдер, когда сторож открыл тяжелые ворота.
Кобыла стрелой подлетела к подъезду.
Сильвия вошла в дом, где когда-то жила ее мать. Старый Терри вышел ей навстречу и посторонился, чтобы пропустить в высокий вестибюль. Замок Россмит был построен в пятнадцатом веке. Все наружные стены замка были совершенно не повреждены, а огромный приемный зал еще и теперь славился своим изумительным потолком из каштанового дерева и галереей для менестрелей; в ней стояли еще те столы, за которыми пировали когда-то лорды Россмит. Это были длинные и высокие, очень массивные столы в фут толщиной. На конце одного из этих столов был приготовлен ужин: на старинных серебряных тарелках было подано холодное мясо, хлеб, масло, а в изумительном чайнике времен королевы Анны кипел чай. Высокий зал был тускло освещен свечами и казался очень мрачным и неуютным; над головой Сильвии тихо покачивалось изодранное, старинное знамя.
Терри с ловкостью хорошо обученного лакея прислуживал им за столом. Хорошее настроение Килдера почему-то исчезло, и, когда он после ужина поднялся и предложил Сильвии пройти в приготовленную для нее комнату, голос его звучал очень робко.
— Миссис Терри проводит вас туда, — сказал он.
Когда Сильвия поднялась по широкой лестнице и скрылась во мраке коридора, он облегченно вздохнул, хлопнул Терри по плечу и заявил:
— А теперь, старый пират, давайте-ка выпьем чего-нибудь, чтобы отпраздновать возвращение на родину.
Терри достал виски. Килдер медленно поднял свой бокал и почти благоговейно произнес:
— За здоровье самой прекрасной из Россмитов, которая только сегодня вернулась домой.
А в это время «самая прекрасная из Россмитов» чувствовала себя невероятно одинокой и покинутой. Спальня, в которую она вошла, показалась ей, привыкшей к маленьким, уютным спальням отелей, настоящей темницей. Стены комнаты были обиты панелями из темного дуба; посредине стояла огромная кровать с четырьмя колоннами и пологом из венецианского шелка, на котором золотом были вышиты лилии, поблекшие от времени; к кровати вели три ступеньки; дубовый пол не покрыт ничем; миска и кувшин из толстого хрусталя, туалетный столик итальянской работы пятнадцатого века и над ним длинное тусклое зеркало в серебряной раме — дополняли обстановку. Окно, глубоко вделанное в стену, было плотно закрыто.
