– Расскажи о своей дочке.
– Ты же знаешь, какая она, я показывала ее фотографии. У нее темные вьющиеся волосы и большие голубые глаза.
– А ты когда-нибудь шлепала ее?
– Иногда. – Она почувствовала какую-то неловкость и рассердилась. – Что ты хочешь знать? Лучше спроси прямо.
Он не ответил. И тут ее осенило.
– Ты думаешь, что я обижала ее? Что наказывала и причиняла боль своему ребенку? Боже мой, боже мой! – Она смотрела на него полными слез глазами. – Я плохо обращалась с ней? – Ева больно прикусила губу, пытаясь сдержать рыдания. – Да, иногда я шлепала ее по рукам, чтобы она не хватала то, что не следует. И заставляла есть овощи, которые она не любит…
Горячая слеза покатилась по ее щеке, задержалась у верхней губы, а потом скатилась в рот.
– Но еще хуже другое – как я могла допустить, чтобы он забрал ее! Он ударил меня и велел выйти из машины. Я растерялась… Рози плакала… Я и сейчас слышу, как она плачет…
– Довольно!
Алан притянул ее к себе и обнял, чувствуя, как она дрожит, как пытается заглушить рыдания, и проклиная себя за то, что довел ее до такого состояния.
– Прости меня, – прошептал он. – Я знаю, ты хорошая мать. Не плачь. Я просто мерзавец, раз мог подумать…
– Нет, я не была хорошей м-матерью, – всхлипывая, пробормотала Ева. – Будь я хорошей м-матерью, ему бы это не удалось. Это моя вина, что она у него…
Она посмотрела на Алана несчастными, затравленными глазами.
– Алан, Алан… Что мне делать? Как жить, если с Рози что-то случится?
Ева вздохнула со всхлипом, как маленькая девочка, и слегка пошевелилась во сне. Алан с нежностью отвел волосы с ее лица и тихонько погладил по плечу. Она уснула в его объятиях с красными от слез глазами.
Ясно, что она очень любит свою маленькую Рози. А вот он не имел представления, любили ли его родители. И не знал, любил ли он их. Для этого он слишком их боялся.
… Оглядываясь назад, он размышлял о том, оказала ли няня ему услугу, забрав его у родителей. У него в душе все перемешалось.
Ему исполнилось тогда четыре года, и он не знал разницы между своей жизнью и жизнью других мальчиков и девочек его возраста. Не знал, что никто не сечет их до тех пор, пока ноги, ягодицы и спина не покрываются рубцами. Или что другим детям разрешают смотреть телевизор и устраивают им праздник на день рождения.
Но однажды мать сказала пришедшей няне, что Алан простужен и не может встать, и тогда той открылась ужасная правда. Она увидела, что Алан лежит в постели на животе, потому что не может ни лежать по-другому, ни сидеть из-за страшных кровоподтеков на спине и ягодицах. Алан умолял ее ничего не говорить родителям, он боялся, что тогда они захотят избавиться от доброй женщины. Чем больше она думала, тем лучше понимала: нужно украсть у них Алана, другого выхода нет. И однажды, воспользовавшись случаем, она сделала это. Эти воспоминания проплывали перед его внутренним взором, пока он держал спящую Еву в своих объятиях.
Он знал, что ему следовало бы пойти в свою комнату.
Но не мог отпустить ее, отвести от нее глаз… Алан наклонился к ней. Она ему необходима. Его взгляд задержался на ее губах, приоткрывшихся во сне. Он не выдержал и, едва касаясь, провел пальцем по контуру ее рта.
Ева повернулась, пробормотала что-то невнятное и облизнула губы.
При виде ее маленького розового языка он почувствовал, как его снова охватывает возбуждение. Быстро наклонившись, он прижался лицом к ее щеке. Ее веки дрогнули, и она открыла глаза.
– Уже утро? – спросила она.
Алан покачал головой.
Она посмотрела на него, и его лицо тут же потеряло свои четкие очертания – губы Алана жадно накрыли ее губы, а руки приподняли ее и прижали к себе. И теперь он наслаждался ее губами, медленно лаская их.
Ева затрепетала. Она чувствовала каждый дюйм его крупного мускулистого тела, уютно устроившегося рядом с ней.
Ее руки скользнули вдоль сильных бедер, поднялись по груди до плеч, добрались до шеи. Губы раздвинулись навстречу его языку.
Ладонь Алана накрыла ее грудь, когда он нежно уложил ее на спину, а губы, обойдя подбородок, замерли у воротника ее свитера.
– Сними его, – шепнул он.
Ева послушно с его помощью стянула свитер с плеч. Руки ее двинулись к застежке бюст-гальтера, а глаза, встретившись с его глазами, задали вопрос.
Его ответ был ясен. Через минуту на полу оказалась вся их одежда.
Они лежали в объятиях друг друга и не спешили, не торопили события, растягивая удовольствие, наслаждаясь всеми нюансами близости.
Алан наклонился и поцеловал ее упругие соски. Ева страстно прижалась к нему и притянула его к себе.
– А теперь, – простонала она, – люби меня.
– Хорошо, – шепнул он, целуя ее плоский живот, погружая язык в ее пупок и чувствуя дрожь ее тела под собой. – Я…
Крепкие руки обняли ее бедра. Воспламененная его порывом, Ева сгорала от желания.
Он медленно соединился с ней, и весь мир взорвался огнем чистого экстаза. Ее губы были в его власти, язык проник в ее рот, руки нежно ласкали обе груди…
Ева стонала между поцелуями, тая, растворяясь в нем. Она тянулась навстречу его страсти, льнула к нему всем телом, дрожа от ожидания. Никогда не чувствовала она ничего подобного, никогда не парила так высоко над землей.
Жар опалял тело Алана, высекая искры из его пальцев, языка, всего его существа. Он кружился в немыслимом водовороте чувств, в вихре ощущений, потеряв контроль над собой.
Оторвавшись от ее губ, он втянул воздух и выкрикнул ее имя. Он уже не мог сдержаться. Он дал волю своим чувствам, чтобы не взорваться. Его крик прозвучал в комнате, смешавшись со стонами Евы:
– Ева, моя Ева!
Наконец он позволил себе передышку, делая короткие, прерывистые вдохи, чувствуя ее под собой, слыша, как ее сердце стучит о его ребра. Даже когда они были близки в тот, первый раз, это не было таким… всепоглощающим.
Алан лег рядом с ней, закрыв глаза. Кровь пульсировала в нем стремительными толчками, в одно и то же время он испытывал чувство неземного восторга и… жестокого поражения.
Чем дальше он старался отодвинуть от себя правду, тем явственнее она представала перед ним. Его страсть оказалась слишком сильной, чтобы управлять ею… И ее породила эта женщина. А он никогда не был человеком страсти. Это слово вызывало у него тошнотворные картины, связанные с его родителями.
Несмотря на работу, которую Алан для себя избрал, он всегда считал, что умеет разобраться в том, что в чувствах хорошо, а что – плохо. И он переложил вину на Еву за то, что рядом с ней не контролировал себя. И еще Алан знал, что до тех пор, пока он не останется один, будет становиться все хуже и хуже…
