- Между мужчиной и женщиной не может быть дружбы, не втирай мне всякую херь. Безответная любовь?
- Какая к черту любовь?
- Обыкновенная, - раздраженно бросает он.
- Знаешь что, Андрюшка, вынимай-ка ты вагинальный датчик с ушка, чтобы лучше слышать. И не суди людей по себе. Если ты перетрахал всех своих коллег, то это не значит, что и другие тоже. А вообще я не обязана тебе что-то объяснять и уж тем более оправдываться.
- И не надо, - бросает он и полностью вылезает из бассейна.
Белые мокрые боксеры отлично обрисовывают его задницу. Она у него прям и вправду классная. Андрей берет бутылку рома со стола и прихватывает пакет у бассейна. Возвращается ко мне и снова садится рядом, протягивая мне этот пакет.
- Держи. Тебе должно понравиться, - улыбаясь, произносит он. Ловлю себя на мысли, что улыбающийся Андрей мне нравится значительно больше.
С опаской беру подарочный пакет и застываю, рассматривая содержимое.
- Ты нормальный вообще?!
- Абсолютина, сеньорина.
ГЛАВА 16
Медленно достаю из пакета розовый ершик для унитаза, пытаясь сохранить самообладание. Да, надо отдать должное этому мужчине. Он внимательно читает отправленные ему смс. Более того, умеет вылавливать нужную ему информацию.
- Сначала я думал купить классический белый, а потом увидел этот и понял, что тебе нужен розовый. Тебе не хватает легкости. А розовый цвет – самое то. Ершик качественный, можешь сколько угодно драить унитазы. Металлическая ручка не сломается. Если тебе прям сейчас невмоготу, можешь помыть унитазы в моем доме. У меня их две штуки. Но это еще не все, дальше смотри, Леночка-полуволосатая коленочка.
- Значит, на самом деле ты меня пригласил, чтобы я отдраила тебе унитазы? - пытаюсь сдержать улыбку.
- Исключительно, чтобы расслабиться. Смотри дальше, - с нетерпением повторяет Лебедев. Сейчас он напоминает мне не стокилограммовую махину, а ребенка.
Следующей в руки мне попадает упаковка, в которой я обнаруживаю моющее средство.
- Убивает все известные и не очень микробы наповал, - улыбаясь, произносит Андрей. - Вот тебе еще очень классная штука для мытья ванны, - достает из пакета розовую щетку. - Очень удобная в применении. Под цвет ершика. Нравится?
- Оху… я поражена.
- В самое сердце?
- Глубже.
- Это еще не все. Вот это мне самому охренеть как нравится. С твоего позволения, я ими тоже воспользуюсь. Их тут двенадцать штук, - вкладывает мне в руки прямоугольную коробку. На ощупь легкая. - Ну давай, открывай.
И ведь открываю. В коробке двенадцать… резиновых утят. Охренеть, товарищи.
- Андрюшенька, тебе сколько лет, зайчик? Напомни мне, пожалуйста, - откладываю вещи обратно в пакет.
- Возраст тут ни при чем, - чуть обиженно бросает он. - И вообще, это уточки анти-стресс. Нажимаешь на попку вот так и из нее вылазит куча маленьких шариков, - демонстрирует мне, подтверждая свои слова. - Нажимаешь столько, сколько душе угодно. А еще есть неофициальная функция, так сказать, от меня, опускаешь утенка в воду и...
- Играешь с ним?
- Топишь, - как ни в чем не бывало бросает Андрей, откладывая коробку. Подносит ко рту бутылку и отпивает из горла ром. Много отпивает. И подает бутылку мне. - Выпей. Обещаю не пользоваться тобой, если вдруг вырубишься. И это не сделает тебя алкоголичкой или безответственной мамашей, - долго смотрю на бутылку и беру в руку. А потом все же подношу к губам. Делаю глоток, а затем еще один. Совершенно не втыкаю на кой черт пить ром. На вкус неприятно. У вина хотя бы есть приятные нотки. Если уж смысл напиться, чтобы стало хорошо, то хоть со вкусом.
- Смешная ты, Лен. Итак, вернемся к утятам, - берет одну игрушку и опускает в воду. - Допустим, это человек, которого ты ненавидишь, хочешь кокнуть, ну или просто охренеть как он тебя бесит. И делаем вот так, - я была уверена, что он шутит. Но нет, Лебедев начинает ее топить. - Это Эдик, мой двоюродный брат. Этот сученыш разбил отцовскую машину и сказал, что это я. Ему было пятнадцать, а мне шестнадцать. Родители мне не поверили и лишили карманных денег, и я месяц сидел дома. А было лето. Жаркое лето. Сука, Эдик. Хлебай водички, ушлепок. Раз, два, три, - на «три» утенок всплывает. - Ладно, с тебя хватит, гондончик. Твоя очередь, - переводит на меня взгляд. Сказать, что я удивлена – ничего не сказать. - Черт, не надо было показывать, что тридцативосьмилетнего мужика это до сих пор волнует, да?
- Да нет, что ты. Показывай. Правда, если бы здесь был психиатр, то тебя, конечно, бы уже записали на учет, - сама того не осознавая, тяну бутылку ко рту. И тут же одергиваю себя, когда обжигающий, совершенно невкусный глоток попадает снова в организм.
- В этом и есть фишка, Лена, - вполне серьезно произносит он. - Здесь только ты, я и ром. Делаем, что хотим и говорим, что хотим. К нам психиатр не придет. Кстати, я имел опыт общения с некоторыми из них. Куча из них сами нездоровы. Не хочешь пока говорить и расслабляться, тогда я продолжу, - кидает еще одного утенка, рядом с плавающим «Эдиком». - А это Наденька. Из-за этой козы я получил в юности дырку в живот. Как знал, что не надо ввязываться из-за нее в драку. Бросила меня, сука, а сама укатила с гондоном, оказавшимся ее дружком. Получай, Надька, - история снова повторяется. Утопление «Наденьки» так же происходит трижды. И тут меня осеняет.
- Ты вешаешь мне на уши лапшу для того, чтобы вывести меня на доверительный разговор?
- Вторая часть – да. Первая – нет. Я говорю чистую правду. Я понимаю в чем сейчас проблема. Мужчина априори не должен показывать свою слабость и тебе кажется, что я занимаюсь здовством с приставкой «пи». Но фишка в том, что мужик ничем не отличается от женщины в плане страха. Мы те еще слабаки и трусы временами. Никто из нас не хочет ввязываться в драку за едва знакомую девку, потому что не хочет получать люлей или место на кладбище. А вот общество порицает – не ввязался в драку, отбивая едва знакомую соседку Наденьку, – слабак. Клеймо похлеще люлей, правда, лучше кладбища. Вот и ввязываешься в херню и получаешь дырку в живот. А сучка в итоге уходит с гондоном, наплевав на твою дырку в животе, и что ты хер пойми, как доберешься до больнички. Поэтому, получай-ка ты еще, Надька, - секунда и снова топит утенка. Самое удивительное, что я ему верю. Реально верю в то, что так было, и он это помнит. - Что ты больше всего ценишь в мужчинах? - неожиданно интересуется Андрей.
- Умение молчать.
- Намек понят.
- Вообще-то я серьезно. Интересного собеседника найти трудно. В большинстве своем я реально мечтаю, чтобы он заткнулся. Если честно, еще я представляю, как именно он затыкается. Например, давится водой, которую постоянно хлебает в перерывах между разговорами. Или соплями, которые постоянно втягивает. Есть у меня работник, в реале классный, но жуткий болтун, вот он, например, постоянно ковыряется в ухе. Мне очень хочется, чтобы его палец когда-нибудь там застрял. И болтать перестанет не по делу и ковыряться, там, где не надо рыть траншею. Да, я действительно люблю, когда мужчины молчат. К тебе это, как ни странно, не относится. Возможно, пока.
- А пойдем искать твою точку джи, - с улыбкой произносит он, в очередной раз меняя тему разговора.
- Ты точно ненормальный. Не надо мне ничего искать.
- Тогда ответь на тот же вопрос. Что ты еще ценишь в мужчинах?
- Их отсутствие.
- Плохо, Лена. Очень плохо. И все-таки пойдем искать твою точку джи, - усмехаясь, произносит Лебедев, неожиданно притянув меня к себе. - Тебе вообще не холодно?
- Нет. Видимо, алкоголь начал действовать. От него ведь становится жарко? - интересуюсь я, зачем-то смотря на губы Андрея.
- Ну даже если так, надо было сказать по-другому: нет, Андрей, мне тепло от того, что я в твоих объятьях. Мне безумно хорошо. Так хорошо, что я не замечаю прилипших к моей прекрасной попе трусов.
