— Я не желаю повторять ошибки прошлого. Я половину жизни страдал, живя с одержимым человеком, Бет. И я в самом деле не стремлюсь снова оказаться в такой ситуации.
Она обиженно охнула. Страдание? Значит, так он видит жизнь вместе с ней? Она игнорировала мучительную боль в груди, словно из нее вырывали сердце. Ее голос дрожал от усилий, которые она прилагала, чтобы не сказать о том, что у нее на уме.
— Почему ты не веришь в меня, Марк?
Посмотрев в ее лицо, он выругался:
— Я неверно подобрал слова. Мне жаль.
Бет резко подняла руку:
— Не сожалей. Это я сожалею о том, что слишком долго не понимала, как именно меня воспринимают окружающие. — Она опустила голову и несколько раз глубоко вздохнула. Прижав руку к груди, она нашла в себе смелость взглянуть в глаза Марка. — Твоя Бет по-прежнему здесь, Марк. На пределе возможного старается вернуться к здоровой и счастливой ЖИЗНИ. Но ты ее не видишь, верно?
Наступила ужасающая тишина.
Бет продолжала:
— Я понимаю, что такое жить с человеком, жизнь которого зависит от его пагубного пристрастия к какому-либо веществу. Я помню, что я чувствовала и как это на меня воздействовало. Как тяжело мне было бороться. А ведь я к тому времени уже была взрослым человеком…
Марк посмотрел в сторону.
— Последние два с половиной года я восстанавливаюсь. Прошедшие четыре месяца я учила двадцать женщин правильно думать о себе и делать все, что необходимо для того, чтобы выжить. Разве я могу просить о том, что может причинить тебе вред? — Бет с трудом сглотнула. — Наверное, мы и вправду не подходим друг другу, Марк. Может, наши родители это поняли, поэтому они и… — Она глубоко вздохнула. — Теперь я трезвенница. Я добилась этого собственными силами.
— Я знаю…
«Но этого недостаточно», — говорили прикрытые глаза Марка.
Она догадалась о его мыслях, и слезы начали жечь ее глаза. Но позволять себе плакать она не хотела.
— Ты всегда будешь бояться того, что я стану как твоя мать, — прошептала Бет. — А я всегда буду бояться обнаружить в тебе этот страх. Мне нужно, чтобы рядом со мной был человек заботливый и сильный духом, а не сомневающийся и осуждающий.
В словах Марка слышалось страдание.
— Мне так жаль.
— Не сожалей. Подумай, что было бы, если бы мы уступили инстинктам и в конце концов возненавидели бы друг друга, — сказала Бет и подумала: «Представь, что мы могли бы быть такими счастливыми».
— Итак, что будет теперь?
Она пожала плечами:
— Я не знаю. Я никогда… — Бет осеклась. Она хотела сказать, что никогда не отказывалась от его дружбы, но это было бы неправдой. Она моргнула, глядя на него. — Полагаю, наша история действительно окончена.
Марк уставился на нее долгим тяжелым взглядом. Он словно запоминал ее лицо. Затем он откашлялся:
— Я должен идти.
— Да. Я тоже так думаю.
Он не двигался, а только пристально на нее смотрел.
— А это плохо, что я очень хочу удержать тебя рядом с собой?
Ее измученное сердце болезненно екнуло. Горло Бет сдавило, она с трудом произнесла:
— Не мне об этом судить.
Он лишь кивнул. Затем — наконец-то — повернулся к двери. Когда его пальцы коснулись дверной ручки, он обернулся:
— Будь счастлива, Бет. Ты заслуживаешь… всего.
«Но не тебя, очевидно».
— Извини за то, что я сказала. Ты не будешь одиноким вечно. Для тебя найдется женщина.
«Женщина, которая будет лучше меня».
— Я на это надеюсь.
Увидев сомнение в его взгляде, она схватила Марка за руку:
— Ты должен искать ее, Марк. Она не может просто взять и появиться на пороге твоего дома однажды утром… — Думать об этом было мучительно для Бет. Говорить — убийственно тяжело.
Марк одарил ее трагической улыбкой:
— Нет. Такое случается только раз в жизни.
Отвернувшись, он открыл дверь, и Бет последовала за ним обратно в шумный зал. Оживление посетителей художественной выставки казалось карикатурным противопоставлением той опустошенности, которую испытывала Бет. Даже обеспокоенные взгляды нескольких ее студенток не смогли пробиться сквозь усиливающуюся тоску.
Бет почувствовала пугающе привычное ощущение. Она поборола его.
— Ты не продаешь косатку? — Марк кивнул на «Залив Холли-Бей», когда они проходили мимо картины.
Обмен любезностями на прощание в очередной раз разбил сердце Бет.
— Она демонстрирует поворотный момент в моей жизни. Я никогда с ней не расстанусь.
«Никогда. Даже если мне придется расстаться с тобой».
Бет провела Марка сквозь толпу к двери. Глубокая пульсирующая боль в душе сопровождала каждый ее шаг. Это была походка женщины с мертвой душой.
У двери Марк обернулся и посмотрел на картины. Он уставился на одну из тех, которая привлекла его внимание сразу, как только он приехал.
— А вот эта? Она продается?
— Все продаются. — «За исключением одной».
Марк нахмурился.
— Она мне нравится. Не могу объяснить почему. Цвета. Пустой дом. На ней изображено все, что мы… — Он помолчал и выдохнул: — Все, что мы пережили.
«Страдание. Потеря. Зря потраченное время».
— Она твоя.
Он посмотрел на нее и засунул руку в задний карман.
Бет покачала головой:
— Прими ее в качестве подарка.
— Но художник…
У Бет сдавило грудь от невысказанных слов.
— Художник захотел бы подарить ее тебе.
Он посмотрел на нее долгим и пристальным взглядом, и ей показалось, что наступила тишина и слышно лишь биение ее сердца и голос Марка.
Он взглянул на картину, написанную акриловыми красками:
— Спасибо. Я сберегу этот подарок.
Бет взглянула на имя художника, написанное на оборотной стороне холста, и ей стало не по себе. От того, что она потеряла.
От того, что потерял Марк.
Джанис Дунканнон — это имя он прочтет на оборотной стороне холста.
— Ты должен ее сберечь. Картина предназначена тебе судьбой.
Казалось невозможным, что они расстаются навсегда. Ни одна из попыток Бет не помогла им сблизиться.
— Прощай, Марк, — прошептала она ему вслед.
Марк начал оборачиваться, и Бет быстро закрыла тяжелую дверь, не желая в последний раз смотреть в его глаза.
Повернувшись, она прижалась спиной к двери и взглянула на «Залив Холли-Бей».
Оттолкнувшись от двери, она, спотыкаясь ничего не видя и не слыша, отправилась в свое единственное убежище — в спальню.
Именно в ней она переживала все свои горести В ней она укрывалась от мира и излечивалась.
Вспотевшая и уставшая, Бет отступила назад, чтобы посмотреть на картину, и удовлетворенно зажала кисть между зубами. Стоял жаркий весенний австралийский день. Температура воздуха поднялась выше тридцати градусов. Бет решила закончить рисовать на открытом воздухе, иначе она получит солнечный удар.
