— Я действительно могу справиться сама. Тебе не нужно вес время быть рядом.
— А я и не все время рядом.
Энни стиснула зубы. Макс ведет себя просто неразумно. Должно быть, это стремление защищать ее осталось у него с детства. То самое отвратительное отношение «старшего брата», о котором он говорил.
— Старший брат, — пробормотала она себе под нос, когда они ждали своей очереди, чтобы прокатиться на колесе.
Ей не нужен брат, ей нужен мужчина, который любил бы ее.
Ей нужен… Макс.
И сознавать это больно, потому что они не могут быть вместе.
— Ты что-то сказала? — спросил он, подталкивая ее вперед.
— Ничего.
Подошла их очередь, и они уселись на узкое сиденье. Работник, обслуживающий колесо, помог им пристегнуться и занялся следующей парой. Чертово колесо было куплено городом много лет назад. Сглотнув, Энни поняла, как плотно они оказались прижаты друг к другу на узком пространстве. Она попыталась отодвинуться, но места было недостаточно. Энни стала дрожать.
— Я же советовал тебе не оставлять свитер в машине, — сказал Макс. — Надень мою куртку.
— Не нужно. Все в порядке.
— Не упрямься, Энни.
Не обращая внимания на ее возражения, он закутал ее в свою куртку и обнял за плечи.
— Так-то лучше. Даже больше места стало. Энни прижала своего плюшевого медвежонка к животу.
Колесо наконец завертелось.
Шумные подростки в других кабинках неистово раскачивались и подпрыгивали, и она нервно схватилась за поручень.
— Что они делают? Макс пожал плечами.
— Пытаются остановить колесо. Но делают это неправильно. Нужно скоординировать свои действия, чтобы добиться результата.
— Откуда ты знаешь?
— Я сам не раз останавливал это колесо. Нет ничего лучше, чем застрять высоко в воздухе с хорошенькой девушкой, — сказал он с коварной ухмылкой, когда карусель замерла. — Да, вот так. И у нас наилучшее место.
Они оказались на самом верху чертова колеса. Если бы! Энни не нервничала так сильно, ей бы понравилось, как разноцветные огоньки и люди выглядят с высоты, но она была слишком растеряна. Макс снова вел себя так властно и нежно, что Энни не могла справиться с собой.
— Макс, не…
Его сильные пальцы поймали ее подбородок, и протест утонул в страстном поцелуе.
Колесо вновь пришло в движение. Энни высвободилась из объятий Макса и уставилась на него.
— Что ты делаешь?
— Целую тебя, а ты что подумала?
— Спасибо, но мне больше не нужны уроки.
— Это не…
Макс не договорил. Никаких уроков, никаких неудачных отговорок, ничего, кроме желания поцеловать се в губы. Но он не тот мужчина, который нужен Энни, и никогда не сможет стать ей таким мужем, какого она заслуживает.
Работник, обслуживающий колесо, отчитывал виновных в его остановке, но, дойдя до Энни и Макса, усмехнулся.
— Ну уж вы-то, ребята, не имеете к этому отношения. Можете сделать еще один круг.
— Спасибо, с нас достаточно, — сказала Энни. Макс догнал ее на самом краю площадки, поймал за локоть и развернул к себе.
— Что не так?
Энни попыталась выглядеть раскованно.
— Ничего. Все.
— Теперь уже все в порядке, Макс. Тебе не нужно беспокоиться обо мне, — сказала она. — На будущей неделе я ужинаю с Джошем, а Паркер пригласил меня на речную прогулку в следующие выходные.
— Что, так просто? — спросил он. — Ты же едва их знаешь. Неужели ты согласилась?
Энни удивленно уставилась на него.
— А как еще ты предлагаешь мне узнать их? — поинтересовалась она. — Конечно, согласилась. Я же не встречаюсь с абсолютно незнакомыми людьми. Почему ты не можешь порадоваться за меня?
— Я радуюсь.
— Да, и ведешь себя соответственно.
Энни развернулась и пошла прочь с ярмарки. Подальше от Макса. Расстояния в Митчеллтоне небольшие, и она просто пойдет домой и постарается забыть о том, что разрывает ее сердце.
— Энни! Куда ты направляешься?
— Домой.
Он выругался за ее спиной, но она не обратила на это внимания. Очень скоро ее догнал «мустанг» и медленно поехал рядом. Макс высунул голову в окно.
— Садись, Энни.
— Иди к черту, Макс.
Обычно она не употребляла сильных выражений, но он разбудил-таки в ней ярость.
— Ты ведешь себя неразумно.
— Что ж, таковы женщины. Хорошо, что тебе не приходится беспокоиться об этом. Я не твоя проблема.
— Ты вообще не проблема.
— Вот и славно.
Она продолжала идти, хотя новые сандалии натирали ноги.
Макс резко развернул машину, преграждая ей путь. Тогда она сошла на тропинку и направилась к Митчеллтонскому парку. На «мустанге» туда не проехать, а такую редкость он не оставит без присмотра.
Через несколько секунд она поняла, что была не права — Макс зашагал следом за ней по тропинке.
— Энни, вернись.
Насмешливая улыбка пробежала по се губам. Она, конечно, неопытная провинциалка, но даже это не обязывает ее выполнять его приказания. Энни задержалась на краю парка только для того, чтобы скинуть неудобные сандалии, и скользнула в густую тень от раскидистых вязов. Она знала каждый уголок в парке.
— Куда собралась? — поинтересовался он, внезапно шагнув ей наперерез из-за огромного ствола дерева.
Крик ужаса едва не сорвался с ее губ.
— Макс!
— Думала, что убежала? — спокойно спросил он. — Думала, что я не имею представления о том, где ты можешь быть? Ты забыла, что этот парк — любимое место свиданий для подростков. Я знаю здесь каждый темный закуток как свои пять пальцев.
— Как я могу помнить? — фыркнула Энни. — Меня же не приглашали на свидания.
— Никогда не поздно, — сказал Макс, притягивая ее к себе. — Конечно, мы не подростки, но почему это должно нас останавливать?
— О! — вскрикнула она. — Почему ты никак не можешь угомониться? Ты же не хочешь меня, тебе просто нужно, чтобы все осталось, как прежде. Желаешь, чтобы я была все той же старой доброй Энни. Так тебе удобнее. Никаких сложностей. Ты хочешь заезжать ко мне, когда тебе больше нечем заняться, и проводить несколько часов с тем, кто ничего не требует.
— Это неправда.
— Тогда чего же ты хочешь?
Макс ответил не сразу. Он прижался лбом к ее лбу и вздохнул.
— Я не знаю, Энни. Правда не знаю. Сначала действительно все было так, как ты говоришь, но теперь все переменилось. Я просто не знаю.
Ее сердце чутко отозвалось на боль в его голосе. Для счастья нужно нечто большее, чем просто успешная карьера и квартира в столице. Почти всю свою жизнь он провел, пытаясь избежать повторения печального опыта своих родителей, и так и не научился жить.
