Он прильнул к ней так, словно она была последним деревцем на не защищенной от ветра равнине.
— И я тебя, Виктория. Боже правый, как я люблю тебя!
В эту ночь на побережье обрушился холод. Ледяной ветер хлестал по деревьям, срывая листву. Ветви стучали в окна, будто ища защиты. Кричали пеликаны. Их привычное убежище, тростник, метался на ветру, заставляя птиц искать более спокойное место для ночлега. С ужасным скрипом терлись о причал катера, влекомые буйной силой прибывающей воды.
В доме под шерстяным одеялом, уютно уткнувшись в теплое, гибкое тело Нормана, Виктория прислушивалась к звукам приближающегося шторма. Ей казалось, что это лишь эхо бури, разыгравшейся в ее сердце.
Виктория помогла Норману поскорее заснуть, и ее измученная душа, наконец, обрела покой. Кто знает, может, завтрашний день все изменит и даст передышку в потоке безумия.
Сама она не могла уснуть. Ее будущее зависело теперь от этого страждущего. Виктория не была Матерью Терезой. Она не хотела приносить утешение ради утешения. Она любила этого человека и понимала, насколько глубоко он проник в ее жизнь. Он, словно дьявольское, прекраснейшее из вин, заставлял ее чувства кипеть, а сердце биться сильнее. Но от этого она не становилась счастливей, да и не могла стать.
Она влюбилась. Влюбилась безнадежно. И если бы сейчас он покинул ее, она не стала бы тешить себя иллюзией, что он думает и помнит о ней. Она никогда не вздрогнет, услышав звонок телефона, ее сердце не забьется в радостном ожидании встречи с любимым, потому что он никогда ей не позвонит и никогда не узнает, как она ждала хоть намека на взаимность.
После того, как Норман уснул, сжимая подушку и шепча во сне ее имя, Виктория спустилась вниз. Чтобы защитить дом от надвигающегося шторма, она проверила, хорошо ли закрыты все окна и двери. Покормив Макса, выпустила его и долго смотрела, как он носится по лужайке.
Макс любил холодную погоду и теперь наслаждался ею, преследуя в слабом лунном свете тени быстро летящих облаков. Его уши задорно развевались на ветру. Когда он, наконец, вернулся домой, свесив набок язык, глаза его горели азартом погони. Он плюхнулся на ковер и стал бить по нему хвостом, ведя своеобразный рассказ о своих маленьких приключениях.
Прошло уже несколько часов, а Виктория так и не могла уснуть.
Норман чуть шевельнулся и пробормотал во сне: Мэри. В его голосе слышалась скорбь, а лоб прорезали глубокие морщины.
— Ш-ш-ш. — Виктория погладила его по щеке и прошептала несколько ласковых слов.
— Не оставляй меня, — проговорил Норман.
Но она так и не поняла, к кому были обращены эти слова: к ней или к его умершей жене.
Будет ли он звать Викторию, когда память вернется к нему? Будет ли умолять ее остаться с ним, любить его? Или она станет для него мечтой, скрытой в туманном будущем? Заставит ли Нормана запах духов Виктории когда-нибудь повернуть голову в надежде увидеть ее? Может быть, глядя на ту, другую женщину, он вспомнит о загородном доме, о сером осеннем дне и о той, которая любила его. Но имя он не сможет назвать, а лицо ее будет являться только во сне. Внезапно Виктория вздрогнула: сильные руки сжали плечи, а губы прильнули к ее затылку.
— Я люблю тебя, — пробормотал он.
Чувствуя, что объятия не ослабевают, Виктория повернулась к Норману. Глаза его были открыты и ясны.
— Я тоже люблю тебя, — проговорила она.
— И ты боишься, что я забуду об этом?
— Да, — искренне призналась она.
— Никогда.
Он приблизил свои губы к ее губам. Поцелуй был долгим и горячим. Не просто поцелуй, обет. Норман склонил голову и сонно улыбнулся.
— Я слишком сильно люблю тебя, чтобы забыть. Без тебя у меня не останется ничего.
Его глаза закрылись, а пальцы соскользнули с плеч.
Реальная жизнь могла украсть у нее Нормана так же, как крадет сейчас сон. Утром она станет для него лишь неясным воспоминанием, и он только тряхнет головой, удивляясь своей мечте, сошедшей с экрана телевизионного шоу или с книжной обложки.
Неожиданно залаял Макс. Виктория хотела приказать ему замолчать, но собака заливалась так неистово, что это могло означать только одно: хозяевам угрожает опасность.
Виктория успела только поднять голову, а Норман уже сидел в постели, глядя на открытую дверь спальни. Он резко дернул ящик тумбочки.
— Где пистолет? — прошептал он.
Виктория нахмурилась.
— В кабинете, — после короткой паузы ответила она.
— Я всегда держу его возле кровати. — Слова прозвучали как обвинение. — Может быть, ты его убрала?
— Он в кабинете, — повторила Виктория, но не стала добавлять, что не помнит, где патроны. Она получила пистолет от Ордена Братства полицейских за достоверное описание расследования в книге «Соль и слезы».
Норман пристально посмотрел на нее. Его губы приоткрылись, словно он хотел о чем-то спросить. Но вместо этого быстро натянул рубашку и уже на ходу схватил свитер. Стараясь подражать его движениям, Виктория последовала за ним. Стоя на верхней ступени лестницы, она едва успела заметить, как Норман исчез в темноте гостиной.
Виктория легко сбежала вниз.
Услышав шум в кабинете, она бросилась к двери, на ходу выкрикивая имя Нормана. Кабинет утопал во мраке. Лишь слабый лунный свет едва пробивался сквозь грозовые облака. Виктория разглядела, что Норман уже нашел пистолет.
— Где патроны к этой чертовой штуковине? — выругался он и, не дожидаясь ответа, стал дергать подряд все ящики стола.
Викторию вдруг осенило, и она бросилась к маленькому тайнику меж книгами.
Норман с интересом посмотрел на врученные ему патроны, а потом на женщину.
— Но ведь это особый полицейский 38-й калибр, — с удивлением произнес он.
— Да, — согласилась Виктория.
— Почему?
— Что?
Норман тряхнул головой, но подозрительность не исчезла из его глаз. Он открыл коробку и быстро вставил пули в барабан.
— А вдруг это чужая собака? — неуверенно заметила Виктория.
— Нет, — спокойно ответил Норман, щелкая затвором пистолета.
— Откуда ты знаешь?
— Интуиция агента, — пробормотал он, и на его лице, лице совершенно чужого человека, появилась холодная улыбка.
Виктория схватила Нормана за руку. Ей показалось, будто она коснулась куска льда.
— Нет, Норман, — проговорила она.
Виктория не знала, что хотела этим сказать. Она только боялась, что ее добрый и нежный Норман, которого она все больше и больше любила, исчезнет.
Макс лаял все сильнее, с неистовым нетерпением прыгая на стекло и царапая дверь.
— Прочь, — скомандовал Норман. Согнувшись, он подкрался к двери и быстро повернул ручку.
