разбитой, старой, с остекленевшим от выпивки взглядом.
— Они забрали ее от тебя, мама, потому что ты пьешь.
Она осекается, отшатывается от меня и убирает руки, как от прокаженной. Осматривается в квартире и охает, припадая к стене и стекая по ней вниз.
— Как это… как же это…
Она словно не понимает, а у меня нет времени с ней возиться, хоть и понимаю, что наверное, надо. Пора вызывать санитаров, чтобы разбирались с ней, но где взять на это деньги? И что тогда будет с Ксю? Ее же не отдадут, если маму нашу признают невменяемой. Столько вопросов и ни одного ответа дельного.
После изнурительной поездки больше всего хочется принять душ, но я не уверена, что в таких условиях стоит его принимать. У меня, конечно, есть деньги на отель, но я бы не хотела их тратить. Я ведь копила на съем нам с Аксиньей и потом… на первое время.
Решив, что ничего страшного не случиться, все же хватаю одежду, полотенце и запираюсь в душе. Моюсь наспех. Так быстро, наверное, только в армии моются. Вымываю волосы, лицо и тело, делаю кое-какую укладку и из ванной выхожу полностью одетая, предварительно приоткрыв двери и прислушавшись. Тишина не может не радовать. Значит, дружков мамы нет. Надеюсь, то было временное помутнение и больше их здесь в квартире не будет.
Уже когда выхожу, вспоминаю про соседку, к которой собиралась. Помыться можно было и у нее, но шокированная поведением матери, я совсем забыла о Виолетте Михайловне. А ведь у нее могли быть друзья или знакомые в органах опеки. Может, она бы поспособствовала возвращению Аксиньи? Впрочем… единственный способ теперь вернуть сестру — удочерить ее. Только вот кто отдаст Аксинью мне, бедной студентке без постоянного места работы и своей жилплощади?
— Ты куда? — мама перехватывает меня у порога.
Удивленно на нее смотрю, замечая, что она переоделась и причесалась.
— К соседке схожу.
— За клубникой?
Поведение мамы меня страшит с каждой минутой все больше.
— Мам… ты помнишь то, что я сказала тебе полчаса назад?
— Конечно, помню, — улыбается. — Ты сказала мне испечь торт. Клубничный. Но клубники нет.
У меня внутри все холодеет. Я всматриваюсь в мамины глаза, не понимая, что пытаюсь там найти. Она не трезвая, но и не настолько пьяная, чтобы бредить. Или настолько? Может, таким образом она пытается отгородиться от реальности, в которой продала дочку за бутылку водки?
— Да, мам, иду за клубникой. Ты подожди меня, ладно?
— Ладно.
Она легко меня отпускает. Я закрываю дверь, нажимаю на звонок Виолетты Михайловны и долго жду. Соседка открывает спустя несколько минут. Передвигаться ей немного трудновато, поэтому дорого от спальни к двери и заняла столько времени.
— Тасечка! — выдыхает словно с облегчением. — Слава богу, нормально с тобой все!
— А как иначе? — удивляюсь. — Впустите?
— Впущу, конечно, — кивает и отходит, чтобы я могла зайти внутрь.
— С тобой все хорошо? — обеспокоено спрашивает соседка.
— Конечно, а что не так?
— Так… видела, как тебя этот бугай из квартиры мамы выводил. Думала, может, че случилось.
— А…
Бугай это, по всей видимости, Дамир. Ну, что-то общее определенно есть. Он и вправду здоровенный, как целый шкаф.
— Он… помог мне.
— Кто? Этот громила?
— Он. Мама в дом привела кого-то и когда я вернулась, они собирались меня воспитывать, а он… не позволил.
— А ты куда той ночью делась? — вдруг вспоминает Виолетта Михайловна и с прищуром на меня смотрит, ожидая ответа.
И что ей ответить? Правду не могу. Да и не хочу. Удивительно, но я не хочу очернять Дамира. Хоть и заслуженно, по делу. Но не хочу.
А врать? Что я совру? Что я ушла ночью куда-то, оставив при этом Ксю одну?
— Ладно-ладно, неважно, — вздыхает соседка, мягко постучав меня по плечу, — главное цела. А рассказывать… можешь не говорить ничего. Не важно. Проходи лучше. Сумка же твоя у меня.
— Виолетта Михайловна, Аксинью в опеку сегодня забрали.
— Я знаю, — печально тянет старушка, — видела все. Даже разговаривала с ними. Хотела выпытать кто донос сделал. А они не говорят.
Виолетта Михайловна поджимает губы, и проталкивает меня вглубь квартиры.
— Вы не знаете случайно к кому теперь можно обратиться? Может у вас есть знакомые, которые хоть как-то в этих делах разбираются и…
— Прости, милая, но нет. Никого такого нет. Да и откуда у меня такие знакомые, — она разводит руки в стороны, — померли почти все. У кого даже дети померли уже. А внуки меня и не знают. Да и я тех внуков не помню.
— Ясно, — ободряюще улыбаюсь я. В принципе я не сильно и надеялась. Но спросить стоило.
Я забираю сумку и остаюсь ужинать. После чего Виолетта Михайловна меня убалтывает, и ночевать я тоже остаюсь у нее.
— Ладно, — киваю я.
И иду в комнату, где она постелила нам с сестрой еще прошлой ночью и где по итогу так и не спала ни одна из нас.
Сон ко мне совершенно не идет. Что удивительно, потому что день был сумасшедшим. И, кажется, еще более насыщенным чем вчерашний… с пожаром.
Господи! Даже не верится, что это все было всего-лишь вчера. Ощущение словно неделя прошла бок о бок с Дамиром. Не меньше. А то и больше.
Осознав, что уснуть не получится, я беру телефон и начинаю читать статьи. Про опеку. Хорошего мало. Да и… достоверного, кажется, не очень много, потому что на многих сайтах диаметрально разная информация.
— Нужен юрист. Для начала юрист.
Не будет у нас с Ксю квартиры. Господи, лишь бы Ксю удалось вернуть. Остальное уже не так важно.
На этих мыслях я все же проваливаюсь в сон. Беспокойный сон. Потому что снится мне всю ночь Дамир.
На утро я чувствую себя невыспавшейся и совершенно разбитой. А еще мне постоянно видятся темные глаза. И те глубокие омуты в них, что так меня привлекли.
Я собираюсь и отгоняю от себя образ мужского взгляда, как наваждение.
Куда и зачем собираюсь не понимаю.
— Наверное, надо в институт? — спрашиваю я у собственного отражения и не получаю ответа.
Мне больше не надо скрываться и прятаться, значит я могу вернуться и в институт и на работу. Объясню свой побег резким несварением. Ругаться будут. Даже накажут материально обязательно, но не уволят.
Но прежде мне все же надо найти юриста. Именно в этот момент мой телефон начинает вибрировать. Звонит неизвестный номер.
Я прикусываю губу и отвечаю на вызов.
— Ты уже проснулась?
