не замечал, как она на тебя смотрела с самых первых дней? Нет? — выглянул на него. — А я заметил. Сразу просек — дело плохо. Хоть Ева и говорила, что ты ей нафиг не уперся.
— Да, брось ты драму ломать, Марек. У вас и до меня все было не очень — произнес Филатов с кривой ухмылочкой.
Козел хренов.
Надо было сваливать, пока новая потасовка не завязалась. Сил сдерживаться не осталось.
— Ты нихрена не знаешь о нас — и пнул стул и подобрал с пола рюкзак. — Я сваливаю.
И, как назло, в дверях столкнулся с библиотекаршей.
— Марек, ты куда собрался?
— Домой.
— А как же ваше наказание? Я директору пожалуюсь — посеменила за мной в коридор.
— Валяйте, а я спать.
Домой я заявился взбешенным хуже некуда. И чтобы немного усмирить нервы схватил мяч, переоделся в баскетбольные шорты и черную толстовку. Подхватил мяч и потопал на площадку во дворе.
Сколько я там проторчал, не помню. Отца дома, как всегда не было, да, и маман укатила с Лили на развивашки, а потом в спорт-клуб. Так что за меня переживать было некому.
Незаметно на площадке загорелся уличный прожектор, освещая очищенное покрытие и сетку.
Я чувствовал, как на морозе замерзли икры, и как полыхали огнем щеки, но снова и снова забрасывал мяч.
Никому, совершенно никому не было до меня дела.
— Ян, замерзнешь — послышалось за моей спиной.
И моя грудная клетка начала набирать ход, разгоняясь все сильнее и сильнее. Может, все не так уж плохо?
— Я горячий чай заварила с мелиссой — мелкие шаги за моей спиной приближались все ближе. — Ты же любишь с мелиссой?
Я зажмурился до точек перед глазами. Неужели Полька запомнила даже такую мелочь?
С силой отбросил мяч к ограждению и сорвался с места. Сгреб девчонку в объятия, прижал плотнее, чтобы ощущить тепло и согреться. Вдохнуть с ума сводящие и присущий только ей аромат. Полька часто задышала. И меня повело от ее реакции на меня.
Тонкие пальчики зарылись в мои волосы, и я млел. Растекался, перед этой хрупкой девчонкой.
Школа, выпускной класс
Полина
Его толстовка, как и волосы, вымокла под снегопадом, а шея была горячей. И я с ума сходила, когда Ян вот так обнимал меня. Хотелось вжаться еще сильнее, чтобы унять его дрожь, успокоить бешено бьющееся сердце, хотя и мое колотилось в такт.
Я мечтала остаться в это моменте, как можно дольше, вдыхая его запах. Его родной запах, смешанный с ароматом кондиционера для белья.
Но Ян мог заболеть, и нужно было заманить его домой.
— Все хорошо, слышишь? — шептала в разгоряченную кожу, унимая собственные мурашки, расползающиеся по рукам и спине из-за такой сладкой близости, из-за него самого. — Пойдем домой, а то простудишься.
Я нехотя отстранилась, взяла его за руку и повела за собой. Ян шел молча.
В холле он стянул толстовку, и я заметила, что футболка под ней была тоже взмокшей на груди и треугольником на спине.
— Ян, тебе бы переодеться не мешало — заметила я перед входом на кухню.
На что тот замотал головой.
— Нет, сначала чай — он обогнал меня и водрузился на барный стул, складывая руки перед собой на столешнице.
— Хорошо — я налила в чашку ранее приготовленный чай и поставила перед ним.
У меня не получалось не смотреть на него. Это было сильнее, чем моя обида, чем мое разочарование в нем. Я была так бессильна.
Эти порозовевшие от мороза щеки и яркие, искусанные губы примагнитили меня. Он был таким… Как будто все маски вмиг слетели. Ни надменности, ни нагой ухмылки и язвительных фраз.
Растерянный и очень печальный. Глубоко одинокий мальчик.
— Ты злишься, потому что любишь ее, да? — вопрос сам слетел с губ.
— Что? — Ян поднял голову и взглянул так, словно я вырвала его из раздумий. — Еву? Нет. Я вообще… Не знаю — потер переносицу, устало наморщившись. — Я, наверное, никогда ее по-настоящему не любил, и Ева тоже. Мы просто дружили, а потом как-то само собой все началось. Но я зол не из-за нашего разрыва.
— А почему? Зачем ты снова полез к Стасу?
Ян склонился над кружкой, пряча взгляд, и отпил горячий напиток.
— Считай, это мужским самолюбием. Не люблю проигрывать. Да, и вообще, у меня в последнее время идет все как-то по пи*де.
— Любовь — это не игра, Ян. Они не виноваты из-за того, что влюбились.
Ян зло оскалился.
— Ты сейчас серьезно ее защищаешь? Еву, которая столько дерьма тебе сделала. Ты же не Мать Тереза, в конце концов.
Я сжала кулаки. Мне совсем не нравилось возвращение такого Яна.
— Не ее. Его.
— Конечно, он же такой благородный рыцарь. Не то, что я, дерьма кусок.
Мне было больно видеть его таким надломленным.
— Ты просто запутался. Все же можно исправить.
Ян поднял голову.
— А как мне исправить твое отношение ко мне? Можно ли это тоже исправить?
Его взгляд метался по моему лицу. А мне? Что было делать мне?
— Зачем тебе это? — язык присох к горлу, слова еле дались.
— Ты мне нравишься.
Вот так просто и коротко. И совершенно непонятно, правду ли он говорил, или снова играл со мной. А если играл, так за что же опять? В потемневших зрачках ничего не разобрать. Но эти слова выбили из меня дух.
— Не надо, хватит — захотелось зажать уши, ничего не слышать.
И уйти.
Я отступила, собираясь покинуть кухню, но Ян опередил меня. Соскочил со стула и ухватился за локоть. Его частое дыхание со вкусом мелиссы проникало в меня, околдовывая.
— Это правда — он приложил ладонь к моей скуле. — И с Евой… На вечеринке у Сомова мы с ней не целовались, а, наоборот, расстались. Я просто чмокнул ее на прощание, когда провожал до такси, а Клименко нас засняла и выставила все совсем в другом свете. Я уже давно не думаю о Еве… Я думаю о тебе. Все время думаю.
Он склонился совсем близко, даже темно-синий ободок радужки различить можно. И губы тоже так невыносимо близко. Могла ли я раньше мечтать об этих словах? И можно ли им было верить?
— Поль, не отталкивай меня. Только не ты — он шептал, а у меня ноги подкашивались, плавились, подгибались.
Его рука уже зарылась в мои волосы, а другая переместилась на подбородок.
Глаза прикрылись сами собой, опьяненные моментом и его тихим, хрипловатым голосом.
Мне всегда
