— Имеет, раз спрашиваю, — так же спокойно произнес Серж. — Меня волнует абсолютно все, что с тобой связано. Особенно такие значительные подробности.
Джун повела плечом.
— Что ж, слушай. Мне нечего скрывать. Мой бывший муж юрист, живет и работает в Квебеке. Я повстречала его двадцатилетней девчонкой. Мы безумно друг в друга влюбились и решили пожениться.
У Сержа дрогнули ноздри, а губы еще плотнее сжались. В остальном его лицо выражало предельную сосредоточенность, и Джун, внимательно на него посмотрев, продолжила:
— Поначалу все шло замечательно. В течение первых полутора лет. Мы были не только мужем и женой, но и друзьями, отличными советчиками. — Она глубоко вздохнула, подходя к самому печальному. — Потом все стало меняться…
Последовала продолжительная пауза. По ставшему озабоченным и крайне серьезным взгляду Сержа Джун поняла, что он начал обо всем догадываться и сострадает ей, и преисполнилась благодарности. Серж ни о чем не спрашивал и не выражал нетерпения, как будто чувствовал, что ей необходимо собраться с мыслями и с духом, прежде чем посвятить его в свою тайну.
Мало-помалу тревогу в душе Джун сменила уверенность в том, что ей нет нужды защищаться и что Сержа ничуть не смущает ее прошлое. Он беспокоился, болел за нее душой.
Только и всего.
— В общем, со временем Филип начал беспричинно меня ко всем ревновать, обвинять в несуществующих грехах, — вновь заговорила Джун гораздо спокойнее. — Между нами все чаще вспыхивали ссоры. И вот в разгар одной из них он… — Ее голос дрогнул, и Джун поняла, что если поведает сейчас о жестокости Филипа заботливому, так трогательно старающемуся оградить ее от всяческих бед Сержу, то обязательно расплачется.
Тот приподнял руку, по-видимому намереваясь погладить ее по щеке, и Джун, не переключившись с мыслей о Филипе, инстинктивно склонила голову набок, как будто уклоняясь от удара.
— Что с тобой, милая моя? — прошептал Серж, опять беря ее за руки и легонько сжимая их.
Она смутилась и покраснела.
— Прости, я…
— Ничего не объясняй, — сказал он. — Я все понял. В разгар одной из ссор твой муж поднял на тебя руку, правильно?
Джун, закусив нижнюю губу, медленно кивнула.
— Детка, хорошая моя, — пробормотал Серж, — давай уйдем отсюда. Разговаривать на такие темы в переполненном людьми ресторане неуместно, глупо даже. Поехали к тебе, ко мне… куда захочешь.
— Поехали, — произнесла Джун, не глядя ему в глаза.
Серж позвал официанта и оплатил счет. Они тут же поднялись из-за столика, оставляя нетронутыми блюда, вышли из ресторана и направились к автостоянке.
Очутившись в замкнутом пространстве салона машины, они словно отгородились от. внешнего мира. Опьянения, вызванного несколькими глотками вина, Джун давно не чувствовала. Воспоминания о Филипе всколыхнули в ее сердце давнюю боль, и ей хотелось спрятаться, забиться в какой-нибудь темный уголок и в одиночестве поплакать.
— Куда поедем? — спросил Серж, заводя двигатель.
Джун, чтобы ответить ровным, недрожащим голосом, прежде глубоко вдохнула и выдохнула.
— Все равно.
Машина тронулась с места, и Джун прижалась пылающей щекой к прохладному боковому стеклу. Город уже начинал жить ночной жизнью. Повсюду зажглись фонари, люди в предвкушении выходного спешили по своим делам.
Джун, вся во власти болезненно-мучительных дум, не замечала, куда везет ее Серж. Когда «сааб» остановился возле многоквартирного дома с балкончиками из гнутых металлических стержней и с желтыми фонарями в ухоженном дворе, она обеспокоенно посмотрела на своего спутника, как бы спрашивая, где они.
— Это Сен-Дени, — ответил Серж, все поняв. — Я здесь живу, вот в этом доме. — Он кивнул на окна, напротив которых остановил машину.
У Сержа оказалась просторная, довольно комфортабельная квартира. Он явно жил в ней один, по крайней мере без женщины. Уют его гостиной, заставленной невообразимым количеством аппаратуры, придавал, пожалуй, только диван перед телевизором — широкий, с множеством подушек, обитый тканью светло-кофейного цвета.
— Устраивайся поудобнее, — предложил Серж. — Хочешь, приляг, хочешь, сядь по-турецки. В общем, располагайся, как будто пришла не к кому-нибудь, а к себе домой.
Джун улыбнулась и пошла к дивану.
— А я пока приготовлю кофе. — Серж направился к двери, но на пороге приостановился. Или, может, выпьем вина?
Джун села на диван и отрицательно покачала головой. Она с обеда почти ничего не ела и если бы сейчас выпила еще спиртного, то могла бы потерять над собой контроль.
Серж хотел было уйти, но вдруг неожиданно повернулся, подошел к дивану, опустился перед Джун на корточки и, нарочито медленно и осторожно подняв руку, ласково потрепал ее по щеке.
— Я скоро. Не скучай. Если хочешь, включи телевизор или музыку.
Джун ответила ему признательной улыбкой.
Он поднялся и вышел из гостиной.
Дом был насквозь пропитан духом Сержа. Его незримое присутствие ощущалось здесь в каждом предмете, в каждой мелочи.
Очень скоро запахло кофе, и Джун, свободно откинувшаяся на ворсистые подушки, вздохнула и прикрыла глаза. Она знала, что их разговор не окончен, и, устав до чертиков от водоворота мыслей и переживаний, решила немного передохнуть, набраться сил.
Если бы Серж пришел несколькими минутами позднее, она бы уже заснула и проспала, наверное, до самого утра. Но он явился раньше, в тот момент, когда мягкие лапы дремы едва коснулись ее утомленного сознания.
Серж подкатил к дивану сервировочный столик из темного дерева и подмигнул Джун.
— Кофе готов!
Он возобновил беседу только после того, как Джун с удовольствием выпила ароматного, бодрящего напитка из розовой керамической чашечки.
— Итак, мы остановились на самом неприятном, — произнес Серж предельно мягко, как будто разговаривал с пережившим тяжелое потрясение ребенком. — Я прекрасно понимаю, что тебе трудно об этом говорить, но, думаю, мне просто необходимо обо всем знать. — Он обнял Джун за плечи и притянул к себе. — Если ты чувствуешь, что не готова поделиться со мной своими воспоминаниями или просто не хочешь этого, то скажи. Я не обижусь.
Джун ощутила себя маленькой девочкой, твердо знающей, что любую ее проблему с легкостью решат родные люди — мать или отец.
Удивительно, но она не только не чувствовала сейчас, что не готова открыть Сержу душу, а желала этого больше, чем чего бы то ни было.
Поразмыслив, с чего начать, Джун вдруг с небывалой словоохотливостью принялась рассказывать ему обо всем, начиная с первых полученных от Филипа тумаков.
