— Я прощаюсь, — заторопился вдруг Мейсон. — У меня встреча, надо выйти пораньше... Так о банкете мы забываем?
В этот момент Кейтлин осознала, что из-за гордыни и любви к Мейсону вот-вот потеряет ранчо.
— Мейсон, погоди! — выдохнула она в трубку. — Я... Я пойду на банкет. — Каждое слово давалось ей с трудом.
— Опять передумала?
— Да...
— Прекрасно, — ровным голосом откликнулся Мейсон.
К досаде Кейтлин, он, казалось, принял перемену ее мнения целиком на свой счет. Борясь с душившими ее слезами, она слушала, как он говорит:
— Я буду на ранчо в воскресенье утром. И не тревожься о платье. Я захвачу его с...
— Мейсон, — перебила она, — я хочу, чтобы ты кое-что понял. Я согласилась пойти с тобой на банкет, но потому лишь, что у меня не осталось выбора.
— Самая прекрасная женщина этой ночью — ты.
Было далеко за полночь. Банкет закончился, и они стояли у дверей гостиничного номера Кейтлин. Две комнаты, такое условие поставила Кейтлин, и Мейсон не возражал. Его собственный номер был дальше, за холлом.
— Не было сегодня мужчины, ни единого, кто не желал бы заполучить тебя в объятия.
— А ты не преувеличиваешь, Мейсон?
Хотя Кейтлин и выпила за вечер всего два-три бокала шампанского, она слегка опьянела. Опьянела от смеха и беззаботной атмосферы; от восторженного внимания мужчин, которых представлял ей Мейсон — кое-кто из них подавал ей знаки, но Кейтлин делала вид, что не понимает. Однако более всего опьянела она от счастья быть рядом с любимым человеком, скользить в его объятиях по паркету танцзала, прижиматься к Мейсону, чувствуя томительный восторг от соприкосновения в танце своих и его ног.
— Так уж и ни одного? — поддразнила Кейтлин.
— Ни единого, — в тон ей отозвался Мейсон.
— Ты тоже был неплох. Несколько дам просто пожирали тебя глазами.
— Правда пожирали?
— Я уж думала, ты бросишь меня на произвол судьбы, а сам уединишься с кем-нибудь.
— Там была только одна дама, с которой я желал бы уединиться, и желал я этого просто отчаянно.
— Кто она? — Сердце Кейтлин забилось чаще.
— А ты не знаешь?
— Откуда, если ты не называешь имени?
— Она стоит в нескольких дюймах от меня.
— Мейсон... — Губы Кейтлин вдруг пересохли.
— И я все еще хочу уединиться с ней.
— Сейчас очень... очень поздно. Мы оба устали, и...
— Я никогда не был менее усталым, Кейтлин.
— Думаю, тебе лучше уйти. Нам обоим пора в постель.
— Ты права, нам пора в постель. В одну, Кейтлин.
Она открыла было рот, но Мейсон приложил палец к ее губам.
— Я весь вечер желал тебя, — сказал он дерзко. — Не было и мгновения, чтобы я не думал об этом. Кейтлин... Кейтлин, я знаю, ты тоже хочешь этого.
Это, конечно, была правда. Во время банкета и танцев Кейтлин постоянно ощущала близость Мейсона, жаждала его поцелуев, томилась по избавлению, которое мог дать ей только один мужчина.
Она не остановила его, когда он зашел за ней в номер. Мейсон протянул руки, и Кейтлин упала в его объятия. На один долгий миг они приникли друг к другу и стояли, не шевелясь, наслаждаясь близостью. Сердце Кейтлин колотилось так, что она была уверена: Мейсон слышит его удары; слышала же она биение его сердца.
Он начал целовать ее: сначала легко, чуть касаясь губами, как касалась бы крыльями бабочка. Мягкие и нежные, поцелуи эти были почему-то невероятно чувственны. Но очень скоро они сделались глубокими, страстными; Мейсон требовал ответа — и получил его. Они целовались, словно никак не могли насытиться друг другом.
— Ты тоже чувствуешь это, Кейтлин? — пробормотал Мейсон.
— Чувствую что?
— Что мы словно никогда не разлучались.
— Да...
Он притянул ее еще ближе; крепкие ладони скользили по спине, шее, груди и бедрам Кейтлин, его поцелуи стали более страстными, язык впитывал сладость ее рта. И Кейтлин, движимая той же неудержимой, годами накапливавшейся страстью, истово отвечала на поцелуи Мейсона, отдавая всю себя.
— Кейтлин, — бормотал он, — пленительная, великолепная Кейтлин... Сегодня ты не остановишь меня.
— Я знаю, — прошептала она. — Я... я тоже хочу этого, Мейсон.
Из его горла вырвался стон. Кейтлин была потрясена, ошеломлена осознанием, что может настолько взволновать этого сильного мужчину.
Мейсон начал осторожно раздевать ее, и все это время она чувствовала, что страсть его вот-вот выйдет из-под контроля. Стоившее бешеных денег платье полетело в сторону, за ним последовали чулки, белье... Когда на Кейтлин не осталось ничего, кроме ожерелья, Мейсон сделал шаг назад.
— Дай мне взглянуть на тебя.
Она стояла, замерев, немного смущаясь под его взглядом, но ликуя от восхищения, которое видела в глазах Мейсона. Боже, как она любит этого человека!
— Ты так красива, — хрипло, растягивая слова, проговорил Мейсон. — Я помню девочку, а ты стала женщиной, Кейтлин. Великолепной, притягательной, желанной.
А потом он в один шаг оказался рядом и попросил:
— Раздень меня, любимая.
Любимая... От этого обращения сердце у Кейтлин забилось сильнее.
Смущенно, но все равно охотно, она исполнила просьбу, только чуть замешкавшись под конец, когда снимала белье. Мейсон заверил, что ей не о чем беспокоиться, что он будет осторожен, — и Кейтлин кивнула, не объясняя, как рада была бы носить его ребенка, даже если они и не поженятся.
Да и не оставалось времени на слова, Мейсон уже поднял ее на руки и нес к кровати.
Они долго неподвижно лежали рядом, потом Мейсон начал ласкать груди Кейтлин, каждую по очереди, касаясь их сначала ладонями, а потом губами. И Кейтлин тоже ласкала его тело — изучая, вспоминая, восхищаясь.
Их любовь была именно такой, как Кейтлин и мечталось: смесь чувственности, восторга, страсти, нежности. И, когда Мейсон вошел в Кейтлин, минуту за минутой погружаясь вместе с ней в пучину слепящего исступления, Мир состоял уже только из них двоих и из чуда, что они сотворили.
Потом они отдыхали в объятиях друг друга. Мейсон притих, и Кейтлин была уверена, что он спит. Настолько уверена, что вздрогнула, когда он заговорил.
— Почему ты мне не сказала?
— Не сказала что? — пробормотала она.
— Что ты девственница.
— О...
— Почему ты ничего не сказала?
— Я не думала, что это важно.
— Важно?.. — Голос его звучал странно, а такого тона Кейтлин вообще никогда не слышала. — Да, это важно. Очень.
Кейтлин поёжилась. Воспоминания унесли ее на пять лет назад, когда Мейсон умолял ее отдаться ему. "После праздника", — сказала она тогда.
