мной…
– Я позволила себе вольности с тобой? – в гневе выдохнула Талия. – Поправь меня, если память меня подводит, но именно ты стал меня целовать.
Ангелос почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо, и напрягся всем телом.
– Я говорю не об этом. В этом случае была моя вина, и я уверяю тебя, что подобное больше не повторится. Я говорю о вашем положении в моей семье, мисс ди Сионе. Вы считаете, что вы можете…
– Я снова для вас мисс ди Сионе? – прервала она его, язвительно рассмеявшись. – Вы чувствуете себя загнанным в угол?
– Это смешно.
– Ничего смешного. – Талия шагнула к нему. – В чем дело, Ангелос? Почему ты решил уехать сегодня утром?
– У меня дела в Афинах.
– Ты попрощался с Софией?
– Это не твое дело…
– Нет, мое, потому что именно я забочусь о ней. А ты? – Ее вопрос прозвенел в комнате, и Ангелос, не моргая, встретил ее взгляд.
– Я написал ей письмо, и этого достаточно.
– Ты действительно веришь в это?
– Не тебе судить о моих действиях.
Она медленно покачала головой.
– Ты боишься, – сказала она, и он холодно взглянул на нее.
– Боюсь? Чего?
Он понял слишком поздно, что не должен был задавать ей этот вопрос. Он должен был прекратить этот разговор еще до того, как тот начался. Талия не имела права…
– Ты боишься сближаться с людьми. С Софией, со мной…
– Единственный поцелуй не означает близости, – сказал он ей, прекрасно понимая, что ей больно это слышать и что он лжет.
– Я не говорю о поцелуе, – тихо промолвила Талия. Лицо ее горело от унижения, но она, высоко подняв голову, смотрела ему прямо в глаза. Ангелос невольно восхитился ею. Она была гордой, красивой и очень сильной – учитывая то, что она перенесла.
И он был недостоин ее, ни в какой мере.
– Я говорю о нашем вчерашнем разговоре, – продолжала она, и голос ее слегка дрожал. – Ты рассказал мне о своем детстве и признался в том, что ты плохой отец для Софии. И теперь ты почувствовал себя уязвимым, потому что я знаю об этом, и ты жалеешь о том, что все мне это рассказал.
Она была совершенно права, и гордость заставила его признаться в этом.
– Да, жалею, – сказал он ей. – Мне нельзя было допускать такую… близость между нами.
– Почему?
– Потому что между нами ничего не может быть.
Сделав глубокий вдох, она выдержала его взгляд.
– Почему?
Он смотрел на нее, пораженный ее упорством.
– Почему? Потому что… потому что это просто невозможно.
– Мне сказать это снова?
– Почему бы и нет? – ответил он с раздражением. – Ты, наверное, мазохистка, Талия? Ты хочешь, чтобы я снова тебе это повторил?
– Я не считаю себя мазохисткой, – ответила она слегка дрогнувшим голосом, – но да, я хочу. Скажи мне, почему – почему между нами ничего не может быть? Ведь мы нравимся друг другу… – Лицо ее разгорелось, и она на секунду отвела глаза, быстро заморгав, но снова решительно посмотрела на него.
– Потому что я не желаю иметь с тобой никаких романтических отношений, – жестко сказал ей Ангелос. – У меня есть дочь…
– Не думаю, что София будет возражать…
– И мой бизнес, – оборвал он ее. – В любом случае ты американка, и ты должна уехать отсюда через несколько недель. И весь этот разговор просто абсурден. – Отвернувшись от нее, Ангелос пришел в полное замешательство. На самом деле ему очень хотелось принять ее дерзкое предложение. Он желал ее, видит бог! Семь лет его желание дремало, как потухший вулкан, но теперь оно взбурлило и закипело. Он страстно хотел Талию.
Но хуже всего было то, что он полюбил ее. Полюбил ее чувство юмора, ее нежное обращение с Софией, ее чуткость, смелость и доброту.
Он так любил ее, что не мог ей сказать, как он подвел любимых им людей. Ему невыносимо было думать о том, что она отшатнется от него.
– Ты находишься здесь, – сказал он холодно, все еще стоя к ней спиной, – в качестве няни Софии. Вот и все. Не питай иллюзий насчет близости между нами. Забудь о том, что случилось.
Молчание после этих слов было ужасным, бесконечным. Ангелос слышал учащенное дыхание Талии – так дышит раненый зверь или кто‑то, кто испытывает боль.
– Очень хорошо, – наконец сказала она. – Я приму то, что ты сказал. Другого выхода вообще‑то нет. Но я хочу тебя попросить, ради Софии, не покидай пока Каллос. Только вчера у нее был день рождения, и она была счастлива, когда ты провел его с ней. Ради Софии, останься! Я буду оставлять вас вдвоем. Но только… – Голос ее сорвался, и Ангелос закрыл глаза, содрогнувшись от боли. – Не уезжай. Пожалуйста.
Прошло несколько томительных минут, прежде чем Ангелос смог взять себя в руки.
– Хорошо, – сказал он бесцветным голосом. – Мне нужно вернуться в Афины, но я останусь еще на несколько дней. Ради Софии.
– Спасибо, – тихо сказала Талия, и затем он услышал, как дверь кабинета открылась и тихо щелкнула, когда она вышла из комнаты.
Она была так глупа. Медленно Талия поднялась наверх и закрылась в своей комнате. И только сейчас она поняла, как много она раскрыла ему и как страшно унизила себя. Она была невероятно глупа! Разве можно было думать, что Ангелос любит ее, и требовать от него, чтобы он позволил развиться их хрупким отношениям, когда он явно не был заинтересован в этом. «Я думаю, мы нравимся друг другу». Она вела себя так, будто была ученицей седьмого класса!
Прислонившись к двери, она медленно сползла на пол, обхватив руками голову. «Какая ты дура, Талия!» Впервые ты почувствовала жизнь и любовь – и так глупо повела себя. По крайней мере, теперь она стала умнее. В следующий раз, если он вообще будет, она не станет никого умолять. Она дождется мужчину, который покажет ей, что он хочет больше чем просто поцелуй, каким бы потрясающим он ни был.
Талия услышала, как София спустилась на кухню завтракать, и услышала тихое приветствие Ангелоса, когда он вышел из кабинета. По крайней мере, он сказал, что останется. И если через несколько недель, когда ей надо будет уезжать с Каллоса, отношения между отцом и дочерью станут крепче, она будет счастлива.
Почти.
День тянулся медленно, и Талия надеялась и вместе с тем боялась увидеть Ангелоса. Он закрылся в кабинете, а после ланча они с Софией пошли плавать. Они плескались в воде, наслаждаясь морем и солнцем, и шутили
