Франческо обнял жену и страстно поцеловал. Он прижимал Эрин к своей груди, ласкал ее мягкие рыжие локоны, целовал лицо, руки… Затем, отдышавшись, он повел ее к огромным стеклянным дверям дома.
— Этот дворец я возвожу для тебя, любимая. А теперь еще и для нашего малыша.
Сознание Эрин заволокло сладким туманом, она целиком и полностью доверилась сильным рукам мужа.
— Сюрприз! — пространство холла огласил нестройный хор голосов.
Эрин вздрогнула от неожиданности. На нее смотрело множество радостных глаз.
Франческо мастерски изобразил изумление.
— Боже мой! — воскликнул он. — Клянусь, дорогая, я ничего об этом не знал. Я лишь назвал родителям дату нашего прилета.
— Не обманывай меня, у тебя это плохо получается.
Он толпы отделились двое: солидный седовласый джентльмен и элегантная пожилая дама. Джентльмен пожал руку Франческо и по-отцовски обнял его.
— Рад вашему возвращению, сынок. Мы с матерью счастливы, что у вас будет ребенок.
— Альберто, ты только посмотри, какие у нее восхитительные волосы! — обратилась к своему мужу мать Франческо и, подойдя к Эрин, призналась: — Я так хотела познакомиться с тобой, дорогая!
Сабрина Романелли, кузина Франческо, осторожно обняла невестку и заботливо поцеловала в лоб.
Франческо внимательно посмотрел на свою ошарашенную жену и предупредил родителей:
— Поскольку Эрин только что из больницы, я думаю, следует дать ей время отдохнуть и прийти в себя после дороги.
— Я не чувствую усталости, — возразила мужу Эрин.
— У тебя еще будет время насладиться радушием семейства Романелли. Они никуда не денутся, пока вволю с тобой не наобнимаются, — пошутил Франческо и заботливо повел жену в ее комнату.
Оставшись одна в комнате, Эрин никак не могла поверить, что все страхи, не дававшие ей покоя несколько последних месяцев, внезапно ее покинули. Пообщавшись с родней Франческо, она ощутила невероятный прилив энергии.
Эрин видела глаза членов огромной семьи Романелли, видела радость родителей Франческо, когда они ее приветствовали. Эти люди собрались здесь по случаю ее возвращения, они счастливы были отпраздновать их с Франческо воссоединение, и подозревать их в лицемерии или корысти у Эрин не было никаких оснований.
Теперь Эрин знала, что, выйдя замуж за Франческо, она стала членом огромной дружной семьи, в которую ее приняли безоговорочно. Это казалось ей невероятным.
Голова Эрин не справлялась с потоком информации, она не могла припомнить имена всех новых родственников. Франческо не преувеличивал, когда говорил, будто его семья велика. Эрин предстояло узнать их всех, и это ее нисколько не пугало.
Она постоянно воспроизводила в памяти признания Франческо, которые услышала от него перед входом в дом. Эрин знала, ее муж не лгал, он говорил о том, что на самом деле чувствует, и она была рада ему поверить.
Сколько же вопросов, комплиментов и ласковых слов услышала Эрин от удивительно добродушных и эмоциональных родственников Франческо! Она предвкушала что-то новое, радостное. Ее оптимизм не имел никакого рационального объяснения, но она от этого нисколько не страдала. Казалось, жизнь Эрин началась заново и не будет больше страхов, разрывающих ее изнутри.
Эрин не сомневалась в том, что будет счастлива в этом доме. Главное, не требовать от Франческо невозможного. Она знала, он навсегда останется с ней, потому что высоко ценит свой выбор, потому что «традиционное воспитание» требует от него быть верным своей семье, и, измени он этим принципам, все его родственники жестоко его осудят.
Но Эрин по-прежнему продолжала считать, будто страсть Франческо к ней — не более чем лекарство от тяжелых мыслей о Рафаэле. Эта страсть объединила их однажды, дала жизнь их малышу, но рано или поздно она ослабеет. Будет ли связывать их тогда хоть что-нибудь, кроме обещания верности? Знать этого Эрин не могла, и неизвестность ее пугала.
Франческо вошел в комнату, потирая уставшую шею.
— Все! Я развел всех по комнатам.
По выражению его лица Эрин поняла, что его утомление наигранно. Он радовался этой суете, радости и восторженным объятиям своих многочисленных родственников.
— И от этих сумасшедших родственничков ты хотела отказаться? — с улыбкой проговорил Франческо. — Да они любили тебя, даже когда не знали! Теперь же ты стала предметом их безусловного обожания!
— Они мне тоже очень понравились.
— А я? Я тебе нравлюсь, Эрин?
— Нравишься. Конечно же, ты мне нравишься… Ну, кроме тех многочисленных случаев, когда ты отдаешь распоряжения, манипулируешь мной, играешь на моих чувствах и ведешь себя так, словно правда всегда только на твоей стороне.
— Остановись, любимая. Моя гордость сильно задета.
— Твоя гордость столь велика, что рискует быть задетой в девяноста девяти случаях из ста.
— Ты думаешь, я не смогу найти женщину, которая бы снисходительно относилась к моим недостаткам?
— Найдешь, и не одну, — заверила его Эрин.
— Значит, я заблуждался, решив, что уже нашел такую? Или ты стремишься связать свою жизнь с мужчиной без недостатков?
— Ты действительно хочешь услышать честный ответ?
— Да, пожалуйста, Эрин.
— Заблуждался не только ты. Я тоже была не права.
— Что ты хочешь этим сказать, милая? Только не это! — воскликнул Франческо, подойдя к Эрин вплотную. — Я не позволю тебе вновь ставить под сомнение наши отношения. Ты не можешь отрицать, что всякий раз, когда я прикасаюсь к тебе, по твоим жилам разливаются огненные реки желания. И то же самое происходит со мной, когда ты смотришь на меня. Я много тебе уже сказал, но ничего не услышал в ответ. Ты продолжаешь мучить меня этими бесконечными сомнениями и неясностью. Пора что-то решать! — потребовал он.
Франческо подхватил жену на руки, и в следующую секунду она уже лежала на постели. Кровь шумела в ее ушах, она почти не слышала, что говорит ей муж.
Эрин видела над собой его напряженное, сосредоточенное лицо.
— Я люблю тебя, Франческо… Хотела бы я, чтобы и ты меня любил, — внезапно призналась Эрин и сама испугалась своих слов.
— Эрин… Я принадлежу тебе без остатка.
— И ты простишь меня, что я утаила…
— Не вспоминай об этом больше, любимая.
— И ты не вспомнишь?
— Никогда! Мы были врозь почти два месяца, и подобное никогда не должно повториться. Я не жил все это время. И я мучился оттого, что не знал, любишь ли ты меня вообще. Теперь знаю, любишь. Это главное…
— Да, главное, Франческо.
