— Похоже, она тут потрудилась.
— Да, — сказал Томас. — И даже очень!
Якоб пошел было к двери, но передумал и вернулся назад.
— Что ты читаешь?
— Просто старый роман. Его порекомендовала Эллисон... то есть ее королевское высочество. Я подумал — посижу почитаю немного до ужина, если я вам не нужен.
— Конечно, сиди и читай! — Якоб сделал разрешающий жест. Он был рад, что эти двое ладят друг с другом. Томас обычно не делал попыток ближе познакомиться с другими женщинами, которые мимолетно проносились через жизнь его хозяина. — Меня, возможно, гм... не будет сегодня за ужином. — В отличие от всех других слуг, которые ели на кухне, у Томаса, считавшегося не только телохранителем, но и товарищем принца, было постоянное приглашение к семейному столу.
— Опять собираетесь работать допоздна?
— Да, что-то вроде того, — пробормотал Якоб, закрывая за собой дверь библиотеки.
Надо найти Элли! Обнять ее, вновь утвердиться в своем исключительном праве на нее, навсегда!
Не постучав, он ворвался в спальню с бурно колотящимся сердцем. Быстрым взглядом окинул кровать, уголок для чтения, туалетный столик. Ее нигде не было видно.
И тут Якоб услышал тихий, едва уловимый звук, доносящийся из детской.
Кто-то поет?
Он шагнул к решетчатой двери. От представшего его глазам зрелища перехватило дыхание: Элли в свободно ниспадающем до щиколоток белоснежном халате с кружевным воротником укачивала на руках Крея, сидя на стуле возле его постели и тихо напевая колыбельную. Длинные светлые волосы спускались по плечам за спину. Голова была прислонена к деревянным столбикам кроватки, глаза закрыты.
Ступая на цыпочках, Якоб вошел в детскую. Здесь пахло детской пудрой и духами Эллисон. Подойдя, он не нашелся, что сказать, поэтому просто стоял, ощущая себя частью своей маленькой семьи.
— Обычно я не укладываю его так рано, — шепотом сказала Эллисон, не открывая глаз, но каким-то образом зная, что Якоб рядом. — Мы целый час играли в пятнашки, чтобы устать.
Якоб улыбнулся и осторожно положил руку на головку малыша.
— Похоже, мама устала не меньше, чем сын.
— Подожди, сейчас у меня откроется второе дыхание. — Ее глаза распахнулись — ярко-синие, живые.
Какая страсть прозвучала в ее голосе! Да и сам он не мог припомнить другой женщины, которую желал бы сильнее. Все они так легко приходили и уходили, словно приносимые и уносимые Дуновением ветерка. А Эллисон всегда была с ним, даже когда пыталась заставить его поверить, будто не любит его. Но теперь он знал правду!
Эллисон уложила Крея в кроватку и накрыла легким одеяльцем. Якоб взял ее за руку, и они вместе вышли из детской, тихо закрыв обе створки двери.
— Ты хочешь есть? — спросил он все еще шепотом.
— Вообще-то нет. — Она почти застенчиво взглянула на него, словно они раньше никогда не занимшшсь любовью. — Разве что позже... можно будет попросить, чтобы нам принесли что-нибудь?
— Разумеется, — сказал он. — Все, что захочешь.
Они стояли друг против друга. Она изучала лицо Якоба с каким-то отстраненным удивлением, словно заново узнавала его.
— Раздень меня, — прошептал он.
— Ладно! — Она шаловливо склонила голову.
Сколько раз бессонными ночами в годы разлуки он рисовал в своем воображении, как она это делает! Млел, вспоминая изящные, тонкие пальцы — вот они развязывают ему галстук, расстегивают рубашку. Теперь все это происходило наяву. Он стоял перед ней обнаженный над ворохом одежды, а она не отрываясь смотрела на него.
Эллисон молчала, и в то же время говорила — глазами, руками, — что хочет его любви. Это не было то хищное женское вожделение, которое ему часто случалось видеть в глазах других женщин. Эллисон не занималась с ним сексом. Она занимались с ним любовью. И впервые в жизни он до конца понял разницу.
— Я хочу любить тебя сегодня ночью, — прошептала она, теплым дыханием пощекотав ему ухо.
— А что будет завтра? — обеспокоенно спросил он, предполагая, что нечто хрупкое может сломаться, если не все будет так, как Эллисон хочет.
— О завтрашнем дне подумаю, когда он наступит. Если мы будем вместе, то большего мне и не надо. Все же остальное, что может преподнести нам судьба... я как-нибудь переживу, и ты тоже. Но сейчас не хочу портить нашу радость тревогой о том, что нас, может быть, ждет...
Любовь ли это? Якоб затруднялся ответить. Способен ли он полюбить женщину так, как читал об этом в великих поэмах и романтических балладах? Однако ему было ясно: их притягивает друг к другу некая неодолимая сила. Она заставляет его бороться за право обладать этой женщиной, которую он хочет больше всего на свете.
Эллисон разбудил запах свежесваренного кофе. Ей показалось, что в комнате холодно, но кофейный аромат ассоциировался с теплом. Она открыла глаза, каким-то образом уже зная, что Якоба нет ни в постели, ни в апартаментах.
К серебряному кофейнику, стоявшему на ночном столике рядом с красивой чашкой веджвудского фарфора, молочником и сахарницей, был прислонен небольшой квадратик голубой бумаги.
«Дорогая, хочется верить, что тебе снились приятные сны. Завтрак подан в столовой. Этот кофе, надеюсь, поможет тебе окончательно проснуться. О Крее не беспокойся, я уже покормил его завтраком. Вернее, он был Ван Гогом, а я куском холста. В основном его каша попала на меня, а не ему в животик. Мне начинает нравиться быть отцом! Я попросил Гретхен присмотреть за ним, пока ты не будешь готова. Желаю тебе хорошо провести день. Увидимся вечером. Возможно, за ужином. Определенно буду к нашему с тобой времени.
Твой Якоб».
Эллисон глубоко вздохнула и снова откинулась на гору атласных подушек. До чего хорошо! Она посмотрела на часы над камином. Почти десять. Так поздно она не вставала с тех пор, как родился Крей. Вот роскошь-то!
Опершись на локоть, она налила себе дымящегося кофе. Напиток был густой, ароматный, гораздо крепче американского. Он ей сразу понравился еще в день приезда. Теперь даже трудно представить, как она снова будет пить ту бурду из бакалейного магазина, которую пила на завтрак в Нантикоке.
Вот и с Якобом так же, размышляла она. После такого мужчины, как он, — сильного, сложного, неотразимого — разве ей когда-нибудь понравится кто-то другой?
Только после второй чашки кофе Эллисон вылезла из теплой постели. Третью она взяла с собой в ванную комнату. Быстро приняв душ и высушив феном волосы, надела шоколадного цвета свитер, бежевые брюки.
Крей сидел в детской около своего тренажера. Рядом — Гретхен, скрестив по-турецки ноги.
