— А я думала, ты вышла за папу по любви, — поразилась Кэндис.
— Да, по любви, но бывает любовь умная, а бывает безрассудная. Молись, чтобы тебя миновала вторая.
— Хм. А мне кажется, любовь — она и есть любовь, — задумчиво проговорила Кэндис.
— Ох, только не говори, что собралась проверять правдивость поговорки «с милым рай и в шалаше»! Влюбишься в какого-нибудь голодранца — отец с тебя три шкуры спустит, а его вообще в порошок сотрет. Тоже мне... Будь умной, дочка, и тогда в жизни тебя ждут успех и процветание.
Кэндис не ответила, только спрятала лицо. Ей не хотелось, чтобы мать увидела, какая бледность разлилась у нее по щекам и какое затравленное выражение появилось во взгляде.
Она была возмущена до крайности. Еще немного, и она просто лопнет от возмущения, как воздушный шарик!
Кэндис постучала ножом по столу. Нет, на шарик она не похожа. Скорее уж набросится на официанта и разделается с ним при помощи подручных предметов. Хотя при чем тут официант? Нужно, справедливости ради, все-таки дождаться Глорию.
Брэндон приглашал ее на ланч, и она согласилась, и они даже сумели договориться о месте — а это было нелегко, уж поверьте! — но тут позвонила Глория и, драматически задыхаясь, попросила Кэндис о встрече. Срочной. Потому что дело не терпит отлагательств. И если она, Кэндис, откажется, то будет до конца жизни жалеть, что не выслушала подругу в этот невероятно красивый и такой трагический апрельский день...
В общем, Кэндис, конечно, согласилась и примчалась в итальянский ресторан, где они обычно встречались с Глорией, аж за пятнадцать минут до назначенного времени.
Она ждала уже больше получаса.
А Глория все не шла и на звонки не отвечала.
Сначала Кэндис скучала. Потом взялась заказывать закуски. Потом стала нервничать. Потом вскипела возмущением. И в конце концов испугалась не на шутку. Кто знает, что могло приключиться с Глорией по дороге сюда? В каком состоянии она садилась за руль?
Когда Глория — с опозданием на двадцать шесть минут — переступила порог «Траттория италиана», Кэндис не знала, расцеловать подругу или все-таки убить.
— Кэнди, прости, я знаю, я свинья!
— Не смей отбирать у меня сладкое право назвать тебя свиньей! Это была моя, моя реплика!
— Называй как хочешь, только не убивай. Я умру своей смертью. Причем, кажется, в самое ближайшее время.
— Что ты такое говоришь, дуреха?
— Констатирую факт. А что ты ешь? Пасту с плесневым сыром?
— Да, у них новый соус. Мятный. Все вместе «звучит» очень интересно. Так что с тобой случилось?
— Погоди, я сделаю заказ, чтобы потом не отвлекаться на дела земные. Эй, официант! — Глория беззастенчиво пощелкала пальцами.
Что-что, а «обращаться с обслугой, как с обслугой» она умела. Кэндис, которая церемонилась с каждой продавщицей и каждым уборщиком, за что иногда нещадно себя ругала, даже завидовала этому умению. Особенно в минуты, когда нарывалась на «молчаливое хамство». Поэтому так здорово ходить по магазинам и в ресторан с Глорией — она никому спуску не дает, у нее все как шелковые.
Подошел улыбчивый тонкокостный юноша, принял заказ. Глория знала местное меню на память.
Судя по величине заказа, если Глория и умрет в ближайшее время, то никак не от истощения. Анорексия ей явно не грозит.
— Ну? Ради чего мы здесь собрались, как на учения?
— Ради меня. Я должна с тобой поделиться. Все идет наперекосяк. — Глория помяла салфетку, а потом принялась рвать ее на мелкие кусочки. Между бровей ее залегла озабоченная складка.
— Что?
— С Майком.
— Как? Он тоже оказался подлецом? Он хочет тебя использовать? Что, что ему нужно? Деньги? Связи?
— Ты забыла? Он ничего не знает ни о деньгах, ни о связях. Думает, что я — только не смейся — секретарь в адвокатской конторе. Я рассказываю ему про контору матери.
— Серьезно? Впрочем, чего удивляться, я рассказываю про еженедельник, который читаю... Ну да ладно: что случилось-то?
— Я влюбилась, — произнесла Глория таким тоном, каким говорят: «Этому самолету не суждено было приземлиться в пункте назначения».
— В кого? — не поняла Кэндис.
— Как в кого? В Майка, конечно! Не думаешь же ты, что я какая-нибудь там... и сплю одновременно с несколькими парнями!
Кэндис замерла. Сначала — обработать информацию, потом только — двигаться. Какая-то нестыковка, большая нестыковка...
— Слушай, а почему ты подаешь это во-первых, как новость, а во-вторых, как трагедию? — спросила она в конце концов.
— Что значит почему? Начнем с того, что я не планировала никаких долгих отношений с Майком, и тем более чувств. Я думала, что это будет славная история, из тех, что приятно вспомнить в старости. Ну и любовник он первоклассный. А я здоровая молодая женщина, мне нужно...
— Глория, избавь меня от этих подробностей!
— Ладно-ладно-ладно! Скромница Кэнди не любит откровенных сцен и даже смелых намеков...
— Итак, ты влюблена в Майка, — напомнила Кэндис. — Дальше-то что?
— А как ты думаешь? — Глория невесело усмехнулась. От ее развязности не осталось и следа. — Дальше... Дальше будет больно. Непременно будет.
— Ну... почему же непременно? Глория, ты ведь старше меня, должна понимать, что не все романы заканчиваются у алтаря.
Глория болезненно поморщилась:
— Ты не понимаешь, Кэнди. Или недопонимаешь.
— Так объясни. — Кэндис произнесла это чуть более раздраженно, чем собиралась. Она, признаться, не ожидала, что ее неунывающая, непробиваемая подруга Глория станет устраивать такую драму из... вещей нематериальных.
Глория вздохнула и сгребла в аккуратную кучку растерзанные останки салфетки.
— Я думала, что это будет как всегда. Как бывало раньше. Мол, все просто: мне понравился мальчик, я понравилась ему, мы поцеловались, решили пойти дальше, а дальше был секс. И тут я понимаю, что секса в моей жизни раньше не было, вообще, никакого, а секс начался только теперь и я лучше сдохну, чем потеряю это сокровище. Потому что мысль о возвращении к прошлой жизни, пресной, бледной, никакой... Представь себе, что ты всю жизнь питалась на помойке — плохой пример, да, но ты все же попытайся, — а потом тебе вдруг открыли вход в ресторан. И там ты ешь отбивные, и икру, и бисквиты, пропитанные вином, и форель, и бог знает что еще — а тебе говорят, что это только праздник, который скоро закончится. Через неделю. Или две. Или даже месяц. И ты ешь белое мясо, и каждый раз как последний. И ты не в силах насытиться. И ты принимаешь эти дары уже со слезами на глазах... Потому что, когда двери ресторана закроются, тебе снова придется есть с помойки.
— Послушай, но ты ведь не можешь приковать его к себе цепями, чтобы он был повсюду рядом и мог удовлетворять твои желания всегда, когда ты почувствуешь... голод.
