— …Три дня назад. Эй, ты меня слушаешь?
— Прости, что? — Карина повернулась к мужу. — Немного отвлеклась. Так о чем ты говорил?
— Я сказал, что отослал копии всех твоих медицинских документов в Ла-Плата три дня назад.
— Боже, как ты об этом вспомнил? Я совершенно выпустила из виду, что мне понадобятся результаты анализов и прочее. Ты такой предусмотрительный.
— Лучше сказать организованный. Кстати, о дате родов. Так вот…
Карина остановила его движением руки.
— Нет, не говори. Я не люблю, когда кто-то определяет мою жизнь. Кстати, у вас в стране мужьям разрешается присутствовать при родах?
Мигель озадаченно пожал плечами.
— Даже не знаю. Ты поставила меня в тупик.
— Но если разрешается, то как ты поступишь?
— Я, конечно, с удовольствием, но окончательное решение за тобой.
Карину это удивило. Во-первых, удивила его положительная реакция. Во-вторых, то, что он предоставил право выбора ей. Господи, какой же он заботливый! В глазах вдруг защипало, и она всхлипнула.
— Карина, милая, что случилось? — Мигель заботливо наклонился к ней. — Тебя что-то расстроило? Не надо.
Она покачала головой и, открыв сумочку, достала носовой платок. Соленые капли уже ползли по щекам и падали на бежевую шелковую юбку, оставляя темные, расплывающиеся пятна.
— Я… не… не расстроилась. Все в порядке.
— Иди ко мне. — Мигель обнял ее за плечи и нежно привлек к себе. — Скажи, из-за чего ты плачешь.
— Мне так хорошо с тобой. И мне так не хватало тебя в Портленде. Я столько раз просыпалась ночью и звала тебя. Мне так хотелось позвонить тебе, рассказать о нашем ребенке, но я думала, что ты женат. Господи, как же мне тебя не хватало…
Мигель обнял ее крепче. Припав к его груди, Карина плакала и плакала, изливая боль и отчаяние, скопившиеся в душе за месяцы одиночества.
Всему приходит конец, даже женским слезам. Когда Карина успокоилась, Мигель вытер ее лицо платком и протянул стаканчик с соком.
— Ты такой заботливый… Из тебя получилась бы хорошая няня, — неуклюже пошутила она.
Мигель не поддержал шутку.
— Ты никогда больше не будешь одинока, — твердо сказал он.
Слезы Карины убивали его. Неужели она вот так проплакала целый месяц в Портленде? Мигель поёжился, представив себе эту удручающую картину, и поспешил отогнать рвущий душу образ.
Все, хватит терзаний. Теперь она не просто женщина, не просто его любовница, но жена. Он едва не потерял ее и уже никогда не повторит прежней ошибки. Она нуждалась в нем, а его не оказалось рядом. Все, хватит слез. Он покажет ей будущее, покажет, что жизнь может быть другой.
Теперь он знал ее лучше. Знал, чем определялся ее выбор карьеры. Знал, для чего ей требовались деньги. Знал, что она помогала брату и родителям. Он сам выбрал ее для себя. С ней познал то, что можно было назвать только одним словом — счастье.
Хавьер Гомес встретил их в аэропорту, а еще через три часа они вышли из автомобиля, остановившегося во дворе белоснежной трехэтажной виллы.
После ужина Хавьер объявил, что возвращается в городской дом.
— Вы останетесь здесь на пару дней, а потом приедете к нам с матерью. Будем надеяться, что хорошая новость подействует на нее лучше иного лекарства.
Все было прекрасно. Карина и Мигель гуляли по окрестностям, катались на яхте, делали покупки, бездельничали и занимались любовью. Вызванный Мигелем врач внимательно осмотрел Карину и заверил, что беременность протекает нормально.
— Все, что вам сейчас нужно, сеньора, это побольше свежего воздуха и хорошее питание. Я бы посоветовал морепродукты. На следующей неделе вы пройдете углубленный осмотр, и тогда я смогу дать вам более детальные рекомендации.
Мигель позвонил отцу. Разговор продолжался недолго, но Карина успела понять, что состояние ее свекрови не улучшилось.
Положив трубку, Мигель несколько секунд смотрел в окно, потом медленно повернулся и подошел к жене.
— Нам надо ехать, милая.
— Как она?
Он опустил глаза.
— Боюсь, не очень хорошо. Ей назначили повторную операцию. Через неделю.
Карина хотела что-то сказать, как-то поддержать его, но только вздохнула.
— Я буду готова через час.
— Отлично. — Мигель обнял ее и направился в свой кабинет на втором этаже. — И не тревожься, ты ей понравишься.
Она проводила его долгим взглядом. Возможно, ей было бы не так тревожно, если бы он хоть раз сказал, что любит ее. Заботливый и внимательный, страстный и отзывчивый, Мигель, казалось, тщательно избегал употребления слова «любовь». Он называл ее самыми ласковыми словами, но никогда, даже в моменты экстаза, не называл любимой.
Это слово как будто попало под запрет.
Долорес Гомес лежала на широкой кровати, укрытая тонким пуховым одеялом. Ее высохшие руки казались безжизненными ветками пораженного болезнью дерева. Совершенно седые волосы, впалые щеки, тонкий, резко выдающийся на изможденном лице нос. Хавьер сидел на стуле рядом с кроватью жены. Услышав шаги, он повернулся и приложил палец к губам.
— Кажется, она уснула. Не станем ее будить, бедняжке нужен отдых. Мигель, проводи Карину в ее комнату. Ланч через полчаса.
Стараясь не шуметь, они вышли из комнаты.
— Мне так жаль, — прошептала Карина. — Она давно в таком состоянии?
Мигель кивнул.
— Да, уже два месяца. Временами лучше, временами хуже. Мы надеялись на операцию, но, как оказалось, она принесла только временное облегчение. Вторую будут делать хирурги из американского госпиталя.
Комната, отведенная Карине, оказалась не очень просторной, но зато заботливо обставленной и обеспеченной всем необходимым.
— Здесь мило, — заметила она, подходя к высокому окну, из которого открывался вид на парк. — А где твоя комната? Надеюсь, не очень близко?
— Моя находится рядом, так что ты можешь вызвать меня, просто постучав в стену. — Он указал на дверь, ведущую в ванную. — Тебе, наверное, надо переодеться, а потом мы спустимся в столовую. Все остальное я покажу потом.
— А чем пока займешься ты?
— Сделаю пару звонков и тоже переоденусь.
Оставшись одна, Карина достала из дорожной сумки просторное платье, а прочие вещи разложила по ящикам старинного комода. Она думала о том, как будет жить в этом пропитанном печалью доме. Мигель заверил ее, что большую часть времени они проведут на вилле, но Карина понимала — ему хочется быть поближе к матери и отцу. Долг перед родителями играл в его жизни большую роль.
Она жила в семье, члены которой редко находили слова поддержки друг для друга, в семье, где каждый существовал сам по себе, в коконе собственных проблем. Да, родители, конечно, любили ее и Малкольма, но совершенно не понимали их и не стремились понять. На каждый вопрос у них существовал один-единственный ответ: «Делай так, как я говорю».
