— В этом трудно усомниться, — сказала Кэтрин. — Но не следует подобно наседке простирать над ним крылья. Твоя задача — помочь ему, направить, поддержать. А принимать важные решения, касающиеся его дальнейшей жизни, может только он сам.
— К чему ты клонишь? — повелительным тоном спросил Бернард.
Кэтрин вдохнула побольше воздуха.
— Робин хочет стать гитаристом, — выдала она на выдохе. — Мечтает играть в ансамбле и серьезно заниматься музыкой.
Бернард покачал головой и окинул Кэтрин таким взглядом, будто разговаривал с сумасшедшей.
— Робин собирается быть математиком.
— Теперь уже не собирается, — сообщила Кэтрин. — Он связался с преподавателем из консерватории, познакомился с ребятами-профессионалами, которые приглашают его в свой ансамбль.
Бернард смотрел на нее так, словно она только что залепила ему хлесткую пощечину.
— Кто тебе сказал все это?
— Робин, конечно.
— А мне он ни разу не говорил ничего подобного!
— Знаю. Потому что считает, что ты его не станешь даже слушать, — объяснила Кэтрин.
— Робин еще слишком молод, чтобы принимать столь важные решения, — пробормотал Бернард. — Если математика перестала его увлекать, что ж! Пусть найдет себе другое занятие. Но об игре на гитаре не может идти и речи!
— Твой сын уже не ребенок, Бернард! — горячо заговорила Кэтрин. — Скоро ему исполнится пятнадцать! К тому же он не по возрасту основателен и предусмотрителен. Некоторые его рассуждения меня просто поразили!
Ее храбрость возрастала с каждой минутой. Терять было нечего. В любом случае Бернард уходил от нее, а обещание, данное Робину, ей хотелось сдержать.
— Робин очень любит тебя, Бернард. Но не знает, как объяснить тебе, что ему нужно…
— Как хорошо, что на свете существуют всепонимающие добрячки вроде тебя! — резко перебил ее Бернард.
Последовало тягостное молчание.
— На что ты намекаешь?
Бернард обнажил в презрительной ухмылке свои белые ровные зубы.
— Можешь не стараться так, у тебя все равно ничего не получится, — медленно и надменно произнес он.
Кэтрин догадалась, о чем речь. Тем не менее сделала вид, что не имеет понятия о том, к чему он клонит.
— Ты говоришь загадками.
— Я сразу раскусил твой хитрый план, Кэтрин, — ехидным тоном произнес Бернард. — Ты пытаешься во что бы то ни стало пролезть в мою жизнь. И остаться в ней. Только новая жена мне не нужна, запомни это!
— А мне не нужен новый муж! — отпарировала Кэтрин. — Даже если бы я и занималась поисками подходящего кандидата на эту роль, то никогда в жизни не выбрала тебя! Ты самовлюбленный и надменный, живешь устаревшими понятиями, а к людям относишься цинично и жестоко! Женщина для тебя — очередная чашка кофе! Выпиваешь и тут же забываешь о ее существовании!
Она резко развернулась и зашагала к двери.
— Куда ты? — требовательно спросил Бернард, начиная вдруг сильно сомневаться в своей правоте.
— Как это, куда? Собирать приданое! — съязвила Кэтрин, приостановившись.
— Останься! — приказал он.
— Что?! Кто дал тебе право разговаривать со мной в таком тоне? — Кэтрин метнула в него убийственный взгляд. — Твоему высокомерию нет предела! Считаешь себя повелителем всех и вся? — Она насмешливо ухмыльнулась, продолжая двигаться в направлении двери.
— Я сказал, останься в этой комнате! — крикнул Бернард.
Кэтрин лишь нервно рассмеялась.
Он рванул через всю комнату и, когда Кэтрин уже взялась за дверную ручку, схватил ее за тонкое запястье. Она замерла, чувствуя, что душу наполняет непреодолимый жуткий страх.
То был страх не перед Бернардом, а перед собственными эмоциями.
Она точно знала, что сейчас произойдет: Бернард прижмет ее к себе и начнет целовать. И тогда вся ее решительность, вся злость растворятся в воздухе как предрассветный туман. Это пугало, в этом и заключалась опасность.
— Убери свои лапы!
— Ты слишком рассержена, Кэтрин, — неожиданно мягко сказал Бернард.
— Да, черт подери! Я рассержена, еще как рассержена! — ответила Кэтрин, поворачивая голову и с дерзостью и вызовом глядя ему в глаза.
— И не спроста… — пробормотал он.
Кэтрин ошеломленно моргнула.
— Я не ослышалась?
Бернард смиренно покачал головой.
— Нет. Прости меня, пожалуйста, за все, что я наговорил тебе, за мои чудовищные обвинения… Я очень сожалею об этом…
Кэтрин смотрела на него во все глаза, не веря, что его слова — не слуховая галлюцинация.
— Не уходи, Кэтрин. Очень тебя прошу, — с мольбой в голосе произнес Бернард.
Удивительно, но эта его мольба несла в себе столько мощи и искреннего раскаяния, что Кэтрин закрыла глаза и прислонилась к дверному косяку, прекращая сопротивляться и гневаться.
— Я всего лишь хотела помочь, — пробормотала она.
Бернард кивнул.
— Теперь понимаю…
Бернард Тарлингтон не привык получать помощь от кого бы то ни было. Всю жизнь он самостоятельно справлялся с невзгодами и трудностями, а ради сына был готов на все что угодно.
И почему-то никогда не задумывался над тем, захочет ли Робин доверить ему свои секреты, поговорить с ним, как с другом. Сейчас же осознание того, что он недопонимает сына, обрушилось на него со всей беспощадностью, а намерения Кэтрин предстали перед ним такими, какими и были — добрыми и ясными. И совесть принялась грызть его душу.
— Теперь я все понимаю, — повторил он шепотом и обнял Кэтрин за талию.
— Бернард, пожалуйста, не делай этого…
— Почему?
Кэтрин расслабилась и позволила ему привлечь ее к себе. Уткнувшись лицом в его сильное плечо, она ощутила такое небывалое тепло, какого не чувствовала при самой откровенной близости с ним. Но тут же отпрянула, напоминая себе, что существующая между ними связь — всего лишь иллюзия.
— Наверное, Робин уже вернулся. Тебе пора уходить, — пробормотала она.
— У нас еще есть немного времени, — тихо ответил Бернард, ласково потрепал ее по щеке и нежно поцеловал в лоб. — И потом мне совсем не хочется уходить.
Немыслимо, думала Кэтрин, как легкий поцелуй в лоб, столь невинный и, казалось бы, ничего не значащий, может обладать такой волшебной силой? Силой, способной победить разум, страх, гордость?
Бернард прильнул губами к ее губам. И Кэтрин пылко ответила на его поцелуй.
Скорее всего это наша последняя интимная встреча, размышляла она, безропотно позволяя ему отнести себя обратно в постель. Последняя…
Бернард был особенно нежен, когда расстегивал пуговицы на ее блузке. И смотрел на нее как-то странно, как на возвращенную любимую драгоценность, которую по причине крайней нужды был вынужден когда-то сдать в ломбард.
