— Ну, не знаю, — соскользнув с краешка стола, она слабо улыбнулась. — Он привел тебя в такие места, о существовании которых ты даже не подозревал. А самое важное… — Она сделала паузу, пока переворачивала мясо на решетке, потом присела на корточки рядом с его стулом и взяла его за руку. — Самое важное, что бег привел тебя сюда.
Утром в воскресенье, когда Дорис еще только одевалась, зазвонил телефон. Поскольку Тед должен был вот-вот заехать за ними, она вышла в коридор и наклонилась над перилами на верхней площадке лестницы, чтобы лучше слышать голос дочери. Она надеялась, что это был не Тед, что он не отменял и не откладывал поездку. Она жаждала увидеть его вновь.
Вчера был необыкновенный день. Он обнимал ее, улыбался, признался, что любит ее. Господи, он даже разоткровенничался, поделился с ней своим нелегким прошлым.
И ей было любопытно, что принесет сегодняшний день.
— Эй, бабуська! — донесся снизу детский голос. Дорис вздохнула с облегчением — это звонила ее мать.
Она уже повернулась, чтобы пойти в ванную комнату, когда ее остановили слова дочери:
— Мы сегодня будем завтракать с Хэмфри, новым маминым другом. Он скоро заедет за нами. Он никогда не опаздывает. Он морской пехотинец, а им не разрешают опаздывать, ты знаешь. Он куда-то повезет нас, а потом я не знаю, что мы будем делать.
— Благодарю тебя, дочка, — пробурчала Дорис, входя в ванную комнату. Теперь мать будет любопытствовать, что это у нее за новый "друг", постарается разузнать все о нем, задаст миллион вопросов в той тревожной манере, которая всегда проявлялась у нее, когда возникал разговор о каком-либо мужчине, едва появившемся на горизонте.
Иногда ей казалось, что мать против нового замужества и хочет, чтобы она провела остаток своей жизни вдовой, верной Грегу, тоскующей о своей единственной истинной любви и чахнущей от одиночества. Ее устраивало нынешнее положение вещей: взаимоотношения Джеймсонов, Тейлоров, Дорис и Кэтрин. Если же она вновь выйдет замуж, ее новый избранник и его семья — если таковая окажется — нарушат существующий баланс. Тейлоры будут вытеснены со своего естественного места, и матери — Дорис была почти уверена — не понравилось бы это.
Она сказала однажды родительнице, что не дает ей поводов для беспокойства. Те немногие мужчины, с которыми она встречалась в недавние годы, не представляли какой-либо опасности для взаимоотношений Тейлоров и Джеймсонов. Ни один из них не вдохновил ее даже на подобие той дружбы которая была у нее с Грегом; ни один из них и близко не подошел к тому, чтобы пробудить в ней ту страсть, которая влекла ее к Теду.
Но когда она говорила это матери, Грег давно уже был мертв, а Тед оставался лишь мечтой из прошлого.
Но сейчас он вернулся.
Глядя на свое отражение в зеркале, она забрала волосы назад и закрепила их тяжелым деревянным гребнем. Потом побрызгала на себя духами и стала надевать свои "драгоценности": серьги из китового уса, маленькую дурацкую булавку на грудь, часы на левую кисть и золотую цепочку — на правую. В белом керамическом блюдечке, в котором хранились часто надеваемые украшения, осталось только обручальное кольцо.
Кольцо, подаренное Грегом.
Поколебавшись, Дорис взяла его и поднесла к свету. Оно нуждалось в чистке — бриллианты потеряли свой блеск. Симпатичное колечко стоило больше, чем Грег мог себе позволить на свою зарплату в морской пехоте при его-то расточительности. Она всегда подозревала, что большую часть стоимости кольца оплатили его родители, но никогда не спрашивала их об этом, а они молчали.
Женщина неторопливо надела его на палец левой руки, как и полагается, потом сняла и примерила на правую[3]. Не по размеру — пальцы на правой руке были тоньше.
Слишком свободное для одной руки, но неуместное для другой.
Зажав кольцо в кулаке, она прошла в свою спальню, открыла небольшую деревянную шкатулочку на туалетном столике и положила его туда. Закрыв крышечку и отвернувшись, она вспомнила, как Тед говорил накануне об опыте освобождения. Сейчас стало понятно, что именно имел он в виду.
Впервые за десять лет она почувствовала себя действительно свободной.
Дорис уже спустилась до середины лестницы, когда ее позвала Кэт:
— Ма, телефон!
Одновременно затренькал дверной звонок.
— Скажи бабушке, что я не могу подойти сейчас к телефону, — велела мать, направляясь к двери.
Не подчинившись, дочка бросила трубку на пол и выбежала ей навстречу.
— Я открою дверь, а ты поговори со своей мамой.
— Детка, делай то, что тебе сказали.
Девочка притворно вздохнула.
— Я не собираюсь обманывать ее.
— Я и не прошу тебя обманывать. Скажи ей, что у меня гость и я позвоню сама. Попозже, если удастся.
Она дождалась, пока Кэт вернется в гостиную, прежде чем открыть дверь. На крыльце стоял Тед, разговаривавший с хозяином соседнего дома. При ее появлении он закончил разговор и внимательно посмотрел на нее. Она выбрала сегодня короткие и свободные шорты цвета хаки и легкую белую блузку, чтобы чувствовать себя удобно и не страдать от жары, но от одного его взгляда ей показалось, будто она совершенно раздета.
А ведь хотелось бы!
— Прекрасно, — только и сказал он, но так, что у нее сердце замерло.
— Хэй, — хрипло приветствовала она гостя.
Его взгляд остановился на ее лице, и он улыбнулся.
— Хелоу, Дорис.
— Хелоу, — отозвалась она. — Смотришь на меня такими глазами и говоришь только "Хелоу, Дорис". Не слишком ли это официально?
— Какими глазами?
Отступив на шаг назад, она подвергла его такой же инспекции, и замершее было сердце приятно ожило. О Господи, как же он красив! Стройный, сильный, темный, как сам грех, и вдвойне опасный. От одного его вида она вся слабеет, у нее просыпается жажда. И ее взор не в силах скрыть это.
— Ах, такими глазами, — ухмыльнулся он. — От такого взгляда меня одолевает желание…
Прежде чем он успел продолжить, распахнулась дверь и на веранду выскочила Кэт.
— Хэй, Тед. Куда мы поедем на ланч? Я уже проголодалась.
Ему понадобилась секунда, чтобы оторвать свой взгляд от Дорис, всего секунда, за которую трепетный жар, уже охвативший ее, удвоился.
— Это решать тебе и твоей мамочке, — ответил он, взглянув на Дорис.
— Что если нам поехать на огастонские пляжи? Там форт со старинными пушками, — подсказала она.
— А нельзя ли подальше от всего, что стреляет и пахнет войной, — изобразил он испуг на лице.
Девочка наградила его снисходительным взглядом.
— Ну, вы ошибаетесь. Там уже давно не стреляют, как в ваших лагерях. Это же музей, где можно только смотреть.
