Была мысль пойти по лёгкому пути — отправить Лисёнка на время к бабушке. Но мама — гипертоник, а у Лисёнка характер не из самых спокойных. Да и для него это было бы стрессом. Я решил, что справлюсь. Тем более при возникновении сложностей меня подстраховала бы Ольга Филипповна, соседка-пенсионерка с нашего подъезда. Раньше, если Марина не успевала забрать Лисёнка из детского сада, то просила об этом Ольгу Филипповну, и та никогда не отказывала. Да и ребёнок с ней ладил.
Один раз мне помогла Рита. Мне выпало ночное дежурство. В такие дни я отвозил сына к маме, но в этот раз она заболела, простыла. Просить Ольгу Филипповну переночевать у нас, было неудобно. У неё своя семья, свои заботы. Я прекрасно понимал, что одно дело потратить на чужого ребёнка пару часов, и совсем другое — целую ночь. Рита, с которой я поделился своими сомнениями, сама предложила помощь.
— Я всё равно одна живу. Могу к себе Лисёнка забрать, могу у вас переночевать.
Я решил, что ребёнку в своём доме будет спокойнее. Перед отъездом на работу я успел их познакомить и взял с сына слово, что он будет вести себя как настоящий мужчина. Никаких капризов, никаких истерик, к гостье только уважительное отношение.
Рита потом в шутку жаловалась мне:
— Суровый мужик растёт, всё не так ему. Сказку читаю не так, какао готовлю не так, оладьи пеку не так. Говорю: научи меня, я способная. А он говорит: нет, неспособная, раз дожила до таких лет и не знаешь, как правильно.
В день рождения Марины я отвёз Лисёнка к матери. Я предполагал, что мне будет паршиво, но не думал, что настолько. Желание помянуть жену рюмкой коньяка привело к тому, что я вливал в себя стакан за стаканом, пока не показалось дно бутылки. Казалось, что боль притупляется. Немного подумав, я достал из навесного ящика вторую и поставил на стол. Не успел её открыть, как в дверь позвонили. Я надеялся, что нежданный визитёр уйдёт, но он оказался очень настойчив. Чертыхнувшись, я поднялся со стула, но меня повело. Пытаясь удержать равновесие, я махнул рукой и задел стакан, который, звякнув о плитку, разлетелся на сотню осколков.
За дверью я рассчитывал увидеть кого-то из соседей, но никак не Риту.
— Ты… ты что здесь делаешь? — язык уже хорошо заплетался.
— В гости приехала, — подобной наглости я от неё не ожидал. Из моих коллег она была самой тихой и неприметной. Нет, она не была забитой. Просто я никогда не видел её сплетничающей в сестринской за чаем. Она говорила всегда чётко и по делу, будто экономила слова, казалось, что и ни единого лишнего движения она не делала. В операционной у меня складывалось впечатление, что она предвидит действия хирурга на два шага вперёд. С ней было удобно работать, но мы не были друзьями. Можно сказать, практически не общались. И теперь я откровенно растерялся, не понимая, что она могла забыть у меня дома.
— У тебя же смена, — я взялся за дверной косяк, преграждая ей путь в квартиру.
— Я подменилась.
— Зачем?
— Не хотела пропустить, как ты напиваешься, — она отвела мою руку и вошла в квартиру, мне пришлось посторониться, чтобы пропустить её.
Она прошла на кухню. Оглядела бардак на столе, осколки на полу.
— Гадкое зрелище, да? Нотации читать будешь?
— Нет. Составлю тебе компанию. Наливай.
Я послушно открыл бутылку, плеснул коньяк в стакан, а она бросила туда дольку заветрившегося лимона.
— Так зачем ты всё-таки приехала?
— Не хотела тебя оставлять одного. У меня хорошая память на даты.
— А с чего вдруг такое трепетное отношение?
— Ты первоклассный хирург, — она сделала большой глоток и поморщилась. — Да и человек в принципе неплохой. Таких людей очень мало.
Я вертел наполненный стакан в руке и молчал. Я совершенно не знал, о чём с ней говорить. Алкоголь повлиял на ясность мышления, но не настолько, чтобы развязать язык. Выливать на неё свои чувства я не собирался, впрочем, как и вообще затрагивать тему Марины. Рита смотрела в окно и тоже молчала. Если она и испытывала неловкость, то по её бесстрастному лицу об этом невозможно было догадаться.
Я опрокинул в себя стакан и тут же почувствовал, что коньяк не пошёл. Я вскочил и еле успел добежать до ванной. Меня вывернуло в раковину. Когда, наведя после себя порядок, умывшись и прополоскав рот, я вышел в коридор, то увидел там Риту. Она подхватила меня под руку и потащила куда-то.
— Ты куда меня тянешь?
— В спальню, разумеется.
— Ты… это… субординацию соблюдай, — попытался мягко освободиться.
— Максим Валерьевич, я думаю, что постель — это то, что вам сейчас необходимо.
В спальне она оставила меня у стены, и хорошо, что там: я опёрся на неё спиной, без опоры я бы стоял, шатаясь, как былинка на ветру. Сама же метнулась к кровати и в два счёта расстелила её. Потом вернулась ко мне и довела до кровати.
— Футболку снимай, — практически приказала она.
Я уставился на неё, с трудом понимая, зачем ей это. Или так выглядит совращение в Ритином исполнении?
Будто прочитав мои мысли, она подняла глаза к потолку и шумно выдохнула,
— Грязная она у вас, Максим Валерьевич, забрызгали, пока в ванной были. Я помогу, а то испачкаешься, — она стащила с меня футболку. — Ложись, — она легонько толкнула меня в грудь, и как только моя голова оказалась на подушке, укрыла меня одеялом.
Через время я услышал звук работающей стиральной машинки. Под него я и провалился в дрему и проснулся только тогда, когда зазвонил будильник на телефоне. Сам телефон лежал на тумбочке, заряд его батареи был практически полон, хотя я помнил, что днём батарея медленно сдыхала. Рядом с телефоном стоял стакан с водой и таблетки от похмелья, которых в нашем доме никогда не водилось за ненадобностью. На кухне не было ни следа от вчерашнего бардака. А на балконе сушилась моя футболка.
На следующий день я не знал, как себя вести с ней. Она разговаривала со мной, как обычно, обходясь сухими фразами, никак не упоминая моё вчерашнее поведение и состояние, даже тогда, когда мы остались наедине в ординаторской. Я чувствовал, что должен был её поблагодарить. Если бы не она, я как минимум проспал бы и опоздал на работу. Мою благодарственную речь она прервала на полуслове, бросив что-то вроде «забудь».
Мотивов её поведения я не мог понять. Я не считал себя дураком (хотя спроси дурака, считает ли он себя таковым, и он вряд ли даст положительный ответ). Я видел, что в глазах женской половины коллектива мелькало не только сочувствие, но и интерес. Некоторые девушки осторожно прощупывали почву, те, что были посмелее и поглупее, скатывались в откровенный флирт. Так же вели себя некоторые молодые мамочки на детской площадке или в парке, когда я проводил время с сыном.
Рита единственная помогла не на словах, причём не один раз. И она не претендовала при этом на какое-то особенное отношение к себе, в том числе и на доверие. Может, она сама бывала в похожей ситуации и понимала мои чувства, как никто другой, поэтому и помогала. Хотя о её личной жизни я не был осведомлен.
Из-за того, что я не мог сделать в ответ что-нибудь приятное, я чувствовал себя обязанным. Я купил ей сертификат дорогого магазина косметики, но всё никак не мог отдать. Что если она решит, что подарок — проявление симпатии? Или подумает, что это намёк на то, что ей бы неплохо начать пользоваться косметикой, и обидится? Поэтому сертификат пролежал в бардачке моей машины до мая. В качестве подарка ко дню медсестры он подходил как нельзя лучше.
В ординаторской мы соорудили нехитрый стол с фруктами и бутербродами с икрой и поздравили наших медсестёр, подарив им по набору пакетированного чая и по коробочке красиво тематически оформленных пирожных. Риту я перехватил в коридоре, куда она вышла из ординаторской, чтобы ответить на звонок. Через некоторое время я тоже покинул беседующих коллег. Рита стояла у окна и с кем-то негромко общалась по телефону. Я подождал, пока она договорит, и, достав из кармана сертификат, протянул ей.
— Спасибо тебе за всё. Ты меня здорово выручала.
