Я нашла в кухонной тумбе большой пакет и, пока разыгрывалась эта трагикомедия, ползала в ногах у её участников, складывая в пакет свою обувь и изредка поглядывая на них. Закончив с обувью, я проскользнула в дверь мимо Васи, нашла спортивную сумку и быстро закинула в неё самые необходимые вещи. Едва я успела снять Лидино платье и надеть спортивный костюм, как в комнату ворвалась мать:
— Что ж ты полицией брата травишь? — воскликнула она в негодовании, руки, сжатые в кулаки, тряслись. — Это семейное дело. Сами разберёмся. Зачем привлекать посторонних?
— Паша не посторонний, — коротко оборвала её, а потом, выйдя в гостиную, поняла, что Павел, стоявший у дверного проёма, всё слышал. Щёки залило краской. Угораздило же меня такое ляпнуть.
Не глядя на Пашу, я схватила под мышку коробку с моими документами и выскочила в прихожую. Может быть, нужно было сделать над собой усилие и по-человечески попрощаться с матерью, но меня душила обида. Мать не спросила, где я была всю ночь, не пожалела меня, не пытаясь узнать, что произошло в прошлый вечер на самом деле, она встала на сторону Васи. Пусть с ним и остаётся.
— Лучше бы ты умерла, — уже нисколько не стыдясь участкового, сквозь зубы процедил Вася.
— Считай, что так и случилось, — я нашла силы улыбнуться ему. Паша взял мою сумку и коробку, и в руках у меня осталось только Лидино пальто. Я подняла с пола пакет с обувью и вышла.
Очутившись за калиткой, я, наконец, испытала чувство освобождения. Что бы ни произошло со мной, как плохо мне бы ни было, в этот дом я не вернусь никогда.
Глава 14
Максим
Больше всего меня бесила в ней манера давать обещания и не выполнять. Из-за того, что в очередной раз ей поверил, я уже полчаса мёрз на парковке среди засыпанных снегом машин. Трубку она не брала. Скорее всего, сейчас он безуспешно вибрирует в её сумке. Будет потом оправдываться, заглядывать в глаза, бормоча своё: «Ты же понимаешь, я не могла их не принять». В этот раз, чтобы предвосхитить подобную ситуацию, я взял с неё слово. Но Марина же своим словам хозяйка: захотела — дала, захотела — взяла назад. Сказочная женщина!
Неужели самой не ясно, что теперь по пробкам до ближайшего супермаркета будем добираться часа два. Неизвестно, сколько времени потратим на покупку подарков и продуктов. Потом в другой район ехать Лисёнка забирать. С такими темпами к полуночи только дома окажемся. Ещё и спать сразу не ляжет, начнёт что-нибудь готовить к праздничному столу. А завтра на работу. Ни черта же не выспится!
В общем, как всегда, одно и то же…
Слава тебе господи, трубку соизволила взять. В маршрутке она. Не прошло и года.
Где-то через полчаса я наконец увидел её фигурку, появившуюся из-за угла дома. Я махнул ей рукой и крикнул, чтоб поторопилась, для большей убедительности показывая на часы на запястье. Мой жест подействовал, она действительно ускорилась, но вдруг, нелепо взмахнув руками, рухнула на спину. Ещё этого не хватало! Пока поднимется, пока отряхнётся, пока поохает, пока доковыляет ко мне.
Однако она даже не пыталась подняться. Разыгрывает, что ли? Нашла время. Вскоре раздражение сменилось беспокойством. Когда я подбежал к ней, чтобы помочь подняться, она лежала головой на бордюре и смотрела вверх немигающими глазами. Я склонился над ней, дотронулся до её волос. На пальцах осталась кровь. Я не понимал, что происходит. Нет, конечно, я правильно оценил обстановку, но часть меня отчаянно не хотела верить в реальность происходящего.
Пульс не прощупывался. На первый взгляд, перелом основания черепа. Несколько минут мне потребовалось, чтобы немного прийти в себя, потом я вызвал скорую. До её приезда я упивался обрушившейся на меня виной. Если бы я не торопил её, если бы не названивал, если бы, если бы…
Дальнейшее помню смазанно, так, будто это происходило не со мной. Разговоры в скорой, раздражающие вопросы следователя. Да, это его работа, он должен установить, что смерть не была насильственной, но как же это бесило.
А вина пожирала меня всё больше и больше. Она получила карт-бланш, когда в вещах, которые мне отдали в морге, я обнаружил чёрную бархатную коробочку с запонками. Я развернул сложенный пополам чек, который нашёл там же, в кармане её пальто. Механически посмотрел на время покупки. Выходило, что пока я мысленно ругал её, она покупала подарок. Для меня. Потому так сильно и задержалась. На глаза навернулись слёзы. Кто сказал, что мужчины не плачут?
Мне не хватило смелости сказать правду сыну накануне праздника. Как объяснить смерть трёхлетнему ребёнку? Твоя мама на небе? Ничего не поделаешь, малыш, так бывает? Что лучше болезненная правда или надежда на то, что мама всё-таки когда-нибудь вернётся? Я дал надежду, уберёг его от боли. Подрастёт, и тогда он всё узнает. На следующий день я купил ему работа, такого, какого он хотел, и продукты — мы решили отметить Новый год, будто всё хорошо, будто Марина и правда уехала в командировку. Я и сам чуть не поверил в то, что пройдёт время, и она непременно вернётся. Лисёнок, всё порывался позвонить ей, чтобы прокричать поздравления и пожелания, я не нашёл ничего лучшего, чем сказать, что она вне зоны доступа. Этот Новый год был особенным. Мы встретили его хоть без траурных одежд, но с болью в сердце, скрытой за наигранными улыбками. Когда Лисёнок уснул, мы с облегчением прекратили отыгрывать этот спектакль.
В ту же ночь Марина мне приснилась впервые. Она билась в истерике и кричала: «Я не умерла! Я не умерла! Я жива!»
Лисёнка я оставил у бабушки. На работе взял отпуск, чтобы уладить вопросы с похоронами. Даже мёртвая Марина оставалась невероятно красивой, только казалась немного уставшей. Прощаясь, я коснулся губами её кожи, впитавшей в себя запах дерева и смерти.
Ко мне подходили её коллеги, наши друзья. Я что-то отвечал на бесконечные соболезнования. Потом был поминальный обед в кафе, которое посоветовала Рита. Не только посоветовала, но и решила многие организационные вопросы. Если бы не она, я даже не знаю, как справился бы сам. У Марины не было родственников, а моя мама была занята с Лисёнком.
Через какое-то время начались странные звонки. Звонила девушка, по голосу очень молоденькая, говорила, что она Марина, просила забрать её, прямо как в моих снах, которые каждую ночь заставляли меня вскакивать в холодном поту. Я решил, что это кто-то из моих студенток, хотя вряд ли они имели какое-то представление о моей личной жизни. Кольцо на пальце, конечно, говорило им о том, что я женат, но откуда им бы стало известно имя моей жены?
Потом звонил мужчина, представившийся психиатром, утверждал, что одна из его пациенток, считает себя моей супругой. Скорее всего, это была череда чьих-то злых розыгрышей. Возможно, какую-то информацию они почерпнули из социальных сетей. Может, за всем этим стоял кто-то из наших знакомых. Хотя я уверен, что таких не адекватов в нашем окружении не было.
Знаете, что самое страшное, когда теряешь близкого человека? Осознание, что ты не готов его отпустить. Когда по привычке готовишь утром две чашки кофе, когда ночью прижимаешь его к себе, целуешь родные губы, а утром просыпаешься один в холодной постели. Когда забываешься и окликаешь его или рассказываешь, как прошёл день. Когда чудятся поворот ключа в замочной скважине и лёгкие шаги по коридору. И ты понимаешь, что медленно сходишь с ума. Всё это время я медленно сходил с ума.
Я ходил на работу и делал то же, что и всегда, с той же тщательностью, как и всегда. Общался с коллегами и пациентами. Завтракал, обедал, ужинал. Укладывал спать Лисёнка, читая ему сказки. Смотрел новости перед сном. Я делал то, что должен был делать. Только жизнь выцвела, краски утратили яркость, еда — вкус, все эмоции сменились безразличием, за исключением тех моментов, когда я снова и снова прокручивал в голове события того дня, позволяя вине обрушиваться на меня с новой силой.
Благо, времени, чтобы предаваться самобичеванию, было не так уж много. С исчезновением из нашей жизни Марины хлопот значительно прибавилось. Нужно было что-то готовить для Лисёнка, а потом смотреть, как он без особого энтузиазма ковыряет в тарелке, и выслушивать его замечания: «А мама лук режет мелко! А на яичнице нужно рисовать солнышко! А в каше не должно быть комочков!». И всё в таком духе. Стирка, глажка, уборка, готовка — об этом я раньше не беспокоился. Чистая, отутюженная одежда, вкусная еда на столе, порядок в доме были сами собой разумеющимися.
