Мне никогда не нравились мозаики. По крайней мере, я так думаю. Для того чтобы собрать эту, пришлось воспользоваться пинцетом и потратить несколько часов. На обратной стороне некоторых клочков буквы. Снимок был подписан.
На практически собранной фотографии я увидела себя улыбающуюся парню. Сердце пропустило удар, когда узнала льняной пиджак. Осталось собрать его лицо. Но я и без того уверена, что это Максим. Как назло, последних кусочков не хватает. Я несколько раз заглянула в конверт, чтобы удостовериться, что он пуст. Переворошила все грамоты и документы. Но так ничего и не нашла. Расстроившись окончательно, я догадалась заглянуть под стол. Там и оказались две недостающие детали. Однако совместив их, я поняла, что ничего не понимаю. Это было лицо чужого, совершенно незнакомого мне парня.
Может, разгадка кроется на обратной стороне фотографии? Я накрыла собранную картинку другой грамотой и осторожно перевернула. Аккуратным, почти каллиграфическим почерком было выведено: «Чёрно-белые фотографии обладают особым очарованием. Если всмотреться, можно увидеть душу человека. Люблю тебя. Твой Костя».
— Костя? Костя… Костя… Костя… — я тёрла ладонями лоб, пытаясь хоть что-то вспомнить о нём. Но то, что произошло на мосту в тот злополучный вечер, было единственным воспоминанием.
И если Костя — парень, спрыгнувший с моста, то кто же тогда Максим? Почему он мне снился? В моём фотоальбоме такого мужчины точно не было. Может, я не там ищу.
— Мам! — я выбежала на веранду. Мать ощипывала куриную тушку. — Мам, где старые альбомы?
— Всполошилась-то чего? На антресолях лежат. Где ж им ещё быть? Что за люди, не знают в собственном доме, где что находится! Случись со мной что, и куда вы денетесь?
— Спасибо.
— На выборы иди. Не потеряли там тебя ещё? — проворчала она.
Последнюю фразу я недослушала. Старые семейные альбомы в бархатных жёлтых обложках вызывали чувство трепета. Они и пахли по-особому — пылью и прошедшими годами. В фигурные прорези серых картонных страниц вставлены фотографии, чёрно-белые или светло-коричневатые. Некоторые из них я видела раньше, когда мать показывала родственников в надежде, что я кого-то вспомню. Но я тут же забывала называемые ею имена и кто кому приходится.
Мать и в юности красотой не отличалась, но любовь к бутылке превратила её старуху раньше времени. По фотохронике можно было легко проследить, как шло её увядание. С годами фигура её расплывалась всё больше, морщины становились заметней, нос разбухал, а под глазами появлялись мешки. Я видела себя во младенчестве, Ваську, подруг матери или родственниц, дедушек и бабушек. Но никого, похожего на Максима. Во втором альбоме я нашла чёрный конверт для негативов. В нём оказалась фотография мужчины, моего отца. Его я помнила хорошо, в отличие от всех остальных людей, запечатлённых на фотографиях. Правда, в моих воспоминаниях он гораздо моложе.
Всё-таки мы с матерью похожи — упрятать неприятное прошлое в конверт и продолжать хранить. С тем отличием, что она не порвала фотографию, как я.
— Мам? — ей не понравилось, что я опять отрывала её от работы. — Кто это? — я показала ей фотографию отца.
— Никто! Знакомый один.
— Это мой отец, так ведь? Я помню его.
— Чушь не неси! — рявкнула мать, бросив курицу в таз и подняв тем самым пушинки в воздух. — Помнит она! Свинтил он, как только сказала ему, что беременна.
— Как его зовут? Не Александр же, да? У меня другое отчество? — на глазах почему-то выступили слёзы. Она уже как-то рассказывала об отце, но сегодня, после того как я его увидела, сердце разъедала горечь.
— Другое! Много чести ему было бы! Какой он отец? Никакой! Колькой звали его. Николай. Ни кола, ни двора. Какого гада ты вообще о нём вспомнила? — она опустилась на стул и прикрыла глаза рукой, вымазанной куриной кровью и с налипшим пухом. — Иди уже отсюда…на выборы.
Мать была права. За окном уже стемнело. Часы показывали половину восьмого. Избирательный участок закроется в восемь. Тем, кто не придёт, грозили увольнением. Конечно, у меня не бог весть какая должность, но куда меня возьмут. Я схватила паспорт со стола, фотографию отца засунула в свою коробку и полетела со всех ног. На избирательном участке, открытом в нашей школе, всё ещё многолюдно. Не одна я припозднилась. В бюллетень я даже не вчитывалась, поставила галочку в первую ячейку и свернула листок. На выходе меня остановил Паша, в руках он держал блокнот.
— Пришла всё-таки. Думал, не придёшь. За Ревякина проголосовала?
— Конечно, — возможно, я и не соврала, принцип тайного голосования распространился даже на меня. — Разве у меня был выбор?
— Выбор есть всегда.
Я заглянула в его блокнот. Напротив моей фамилии уже стояла галочка, рядом он поставил ещё одну.
— Покрываешь? — догадалась я.
— Нет, страхую. Марин, я увольняюсь. Через неделю переезжаю в областной центр. Знакомый зовёт в свою фирму.
— А, желаю удачи, — я развернулась, чтоб уйти, но он поймал мою руку.
— Поехали со мной.
Эта фраза обескуражила меня. Не найдя что сказать, я уставилась на Пашу, скорее всего, изумлённо, потому что он счёл нужным пояснить:
— Тебе же не нравится Гальцево, не нравится работа. Да, далеко отсюда, но чем дальше живёшь от этого болота, тем лучше. Будем снимать первое время квартиру вместе. Потом, как сможешь позволить себе отдельную, съедешь. Не мог не предложить.
— Зачем?
Его губы скривились в странной усмешке:
— Ладно, иди.
Весь обратный путь я думала о Паше. Блаженный он какой-то или ему от меня что-то нужно? Решил подобрать как котёнка с улицы, чтобы в списке добрых дел, совершённых им, добавилось ещё одно? Есть такая категория людей, которые совершат хороший поступок, а потом гордятся им как подвигом. Ещё один вопрос не давал мне покоя. Его любимая женщина останется здесь, а он поедет со мной? Я никогда не поверю, что у него никого нет. Даже если допустить такую вероятность, найти девушку не проблема. Конечно, о его характере судить сложно, но внешне он очень даже ничего. Или он думает: «Возьму-ка я с собой шлюшку на первое время. Платить ей не надо. Много она не съест. В перерасчёте на деньги всё ж дешевле получится». Знал бы Паша, что я о нём думаю, вряд ли обрадовался бы.
Дома меня ждал сюрприз, причём очень неприятный. К Васе пришли его друзья. Они расположились за столом в гостиной, на неотапливаемой веранде уже холодно. Даже мать не выдержала, ушла к соседке. А мне идти некуда. Телевизор орёт новости, громкость включена на полную. Наверное, он даже самой компании мешает общаться. Но вместо того, чтобы убавить звук, весёлые гости предпочли перекрикивать диктора. От их оглушающих голосов и отвратительного гогота занавеска не спасает совершенно. Спасибо, хоть меня не трогают.
— Систер! — сглазила точно. — У тебя деньги есть?
— Немного, — крикнула в ответ.
— Неси что есть.
Пришлось достать из тощего кошелька триста рублей и положить на стол. Судя по полупустой бутылке «Столичной» и обглоданным косточкам от курицы гриль на фольге, они собирали деньги на продолжение банкета. Не успела я пожалеть о том, что гости, видимо, планируют остаться здесь надолго, как оказалась на чьих-то коленях. Попытка подняться успехом не увенчалась — мужская рука крепко держала меня за талию, лишая даже возможности обернуться, чтобы посмотреть, кто позволил себе такую наглость.
— Вась! — я жалобно всхлипнула, ища защиты. Но брат, очевидно, считал, что происходящее вписывается в привычную ему картину застолий. Он разлил остатки водки по стопкам:
— Давай с нами, систер! За нового главу.
Пытаясь выскользнуть из хватки, заёрзала. А когда в меня упёрлось нечто твёрдое, я поняла, что своими действиями сделала только хуже. Рука теперь не просто удерживала, но и поглаживала по животу. Вторая настырно залезла в вырез халата и сжала грудь.
— Васёк, а отдай мне в жёны свою сестру. Горячая штучка.
— Кирюх, да хоть сейчас женись. Вон комната свободная, — заржал Вася. — За полчаса управитесь? А мы с пацанами за водкой сгоняем.
