утомительный для него брак раньше, чем он планировал. Их развод прошел без каких-либо препятствий с его стороны.
«Он совсем по мне не скучает!»
Лана отогнала эту мучительную мысль. Смывая пену, она почувствовала, как защипало глаза. Это все шампунь, решила она. Отнюдь не слезы.
С чего ей плакать? У нее нет никаких оснований, чтобы просыпаться глубокой ночью и тосковать по его объятиям. Все закончилось.
Выключив воду, Лана взяла полотенце, сделала на голове тюрбан и вышла из кабинки, а потом обернула вокруг себя еще одно полотенце.
Пора браться за дела.
Пора строить свою жизнь.
Ту жизнь, которая предназначена ей судьбой.
И в этой жизни с ней будет дар, на который она никогда не рассчитывала, но который оставил ей Сальваторе. Ее малыш, который уже растет в ней.
Эта мысль всегда утешала ее.
Сальваторе нажал кнопку на пульте и переключился на другой канал. Ему было безразлично, что смотреть, лишь бы не сидеть в тишине и хоть как-то провести долгий и пустой вечер.
Надо бы пойти и поработать, подумал он. Тогда время побежит быстрее.
Он почти перестал выходить из дома. Сочувствие друзей стало для него невыносимым. Даже герцогиня написала ему, выражая свои сожаления по поводу его развода с Ланой:
«Она как нельзя лучше подходила тебе, Сальваторе, и я знаю, что твоя мама обязательно одобрила бы ваш брак и порадовалась бы тому, что ты нашел свое счастье. Я всей душой переживаю за тебя в связи с твоей утратой…»
Он тогда отшвырнул письмо в сторону, не желая читать его до конца. Не желая знать, что думает о его браке крестная его матери.
Ему хотелось одного — хохотать. Горько хохотать, насмехаясь над самим собой.
Он взял бутылку траппы, наполнил стакан. Выпивка не помогала — она не облегчала его страданий и не умаляла сердечную боль.
Снова схватив пульт, он невидящим взглядом уставился на огромный экран над камином. Бессмысленный документальный фильм, дурацкая реклама, какая-то программа о новых фильмах…
Он остановился на последнем канале, так как переключать дальше было некуда. Там закончили говорить о каком-то блокбастере и стали рассказывать о дурацкой свадьбе в Голливуде…
Неожиданно Сальваторе подобрался, его взгляд стал осмысленным. Отставив стакан с недопитой граппой, он встал и, покачиваясь, выпрямился.
Надо протрезветь. И побыстрее.
Надо заказать билет на самолет.
Лана распаковывала покупки и аккуратно раскладывала их в шкафы на кухне. В сознании тут же возникло воспоминание: Сальваторе раскладывает продукты, которые они захватили с собой в шале у озера. Лана постаралась отложить это воспоминание в сторону, как откладывала и предыдущие. Она знала: наступит день, и она будет рассказывать своему сыну или дочке об отце, которого ребенку не доведется узнать.
Никогда.
Однако воспоминание вернулось, и она погрузилась в то замечательное время. Вот их лодка покачивается на волнах, вот она спрашивает, откуда у него любовь к рыбалке, а вот он рассказывает ей о своем отце… о его равнодушии к преданно любившей его жене.
«Он не просил о разводе и оставался с ней только ради меня…»
Острая боль пронзила ее сердце.
Такая же судьба ждала бы и ее, если бы она рассказала Сальваторе о ребенке. Она бы страдала от своей любви к нему, мучилась бы от его равнодушия, когда его страсть угасла бы. А он сожалел бы о том, что женился на ней или, что еще хуже, настоял бы на «цивилизованном» разводе, на «цивилизованном» соглашении о взаимной опеке…
Это было бы невыносимо.
Лана стойко преодолела боль, понимая, что ей придется жить с ней. Что эта боль будет мучить ее всю жизнь.
Всю ее жизнь без Сальваторе.
Которого ей больше не суждено увидеть.
— Никогда, — прошептала она.
Это слово угнетало ее, как звон погребальных колоколов.
Неожиданно в дверь позвонили. Она вздрогнула, гадая, кто это может быть. Вероятно, запоздавший почтальон? Подойдя к двери, она открыла ее. Ослепленная ярким солнечным светом, она смогла разглядеть только мужской силуэт.
«Никогда» оказалось неправильным словом. Вместо него она дрожащим голосом произнесла другое:
— Сальваторе…
Он стоял не двигаясь, и казалось, что время замерло.
«Лана! Я снова вижу ее! Вот она, здесь, передо мной!»
В нем, как всегда при виде ее, поднялось ликование. Она так действовала на него с самой первой их встречи.
Сальваторе стоял и любовался ею — золотистыми волосами, собранными в свободный узел, и идеальными чертами, и соблазнительным телом…
Его взгляд добрался до ее живота.
«Боже мой!»
Он ошеломленно охнул. Беременность была видна невооруженным глазом, и даже длинный свитер не мог ее скрыть.
Будто сквозь туман он услышал, как Лана произнесла его имя, и понял, что она тоже шокирована. Привалившись к косяку, она вдруг начала сползать вниз. Опомнившись, он успел подхватить ее.
— Тебе надо присесть, — глухим голосом проговорил он, ощущая, как потяжелела Лана.
Он повел ее в дом, ногой закрыв входную дверь, и завернул из коридора в ближайшую комнату, которая оказалась гостиной. После холода английской зимы здесь было тепло и уютно. Он усадил Лану в кресло. Она слабым голосом бормотала его имя и смотрела на него расширившимися глазами, безуспешно пытаясь взять себя в руки. От сочувствия к ней у него в душе все переворачивалось. То, что он собирался сказать ей и ради чего приехал, отошло на второй план.
Выждав несколько минут, Сальваторе решился заговорить:
— Давай я принесу тебе воды…
Он вышел из комнаты и нашел кухню. Там он взял с сушилки стакан, наполнил его водой из-под крана и вернулся к все еще бледной Лане.
— На, выпей, — сказал он, протягивая ей стакан.
Она взяла его дрожащими руками, сделала глоток. Он забрал у нее стакан и поставил на журнальный столик.
В душе у него царил полный хаос, хотя ураган эмоций немного поутих. Теперь ему стало проще найти правильные слова.
Набрав в грудь побольше воздуха, он заговорил глухим голосом:
— Я возненавидел тебя за то, как ты поступила со мной… бросила меня, ничего не объяснив. Но сейчас…
Он замолчал. Лана внимательно смотрела на него, ее красивое лицо оставалось таким же бледным. Что-то шевельнулось в нем, нечто такое, что смогло пробиться через вихрь эмоций и вернуть ему способность рассуждать здраво.
— Я останусь с тобой, — сказал он и опять замолчал, собираясь с силами, чтобы произнести то, что являлось истиной. — Возвращайся ко мне, Лана. — Он говорил это, глядя ей в глаза, и его голос звучал уже
