Шорох листьев заставил Хоуп вскинуть голову. Взгляд ее метнулся по стволам деревьев и застыл, встретившись со взглядом синих глаз человека, который занимал все ее мысли.
Ни она, ни Арман не пошевелились. Выражение его лица красноречивее любых слов говорило ей, что они предназначены друг для друга и будут вместе все то время, что у них оставалось.
Так же без слов, одними глазами, и Хоуп сообщила ему, как ей нужно, чтобы он был рядом с ней; кажется, только сейчас она начинала осознавать это в полной мере.
Арман пошел к ней.
Хоуп наблюдала, как он приближается — с грацией, наполовину человеческой, наполовину звериной. Каждый его мускул, каждая косточка работали слаженно, заставляя его двигаться так изящно, что у нее перехватило дыхание.
Арман опустился на землю рядом. Он кашлянул, затем потянулся к Хоуп, и пальцы его легко коснулись ее уха.
— Ты так не уверена, моя Надежда?
— Да.
— В себе или во мне?
Она подняла на него взгляд.
— В нас обоих.
— И ты не веришь, что я тоже могу быть не уверен? — Печаль проступила в его глазах. Хоуп была потрясена, внезапно поняв ранимость его души. — Это мне надо крушить каменные стены, чтобы добраться до твоего сердца, любовь моя. Каждый раз, когда я делаю попытку сблизиться с тобой, ты сопротивляешься, потому что продолжаешь верить, независимо от того, что я говорю тебе, что ты лишь заменяешь другую. Но сейчас нам обоим следует знать, что это не так. Ты — напоминание, да. Но не замена. — Голос его звучал меланхолично и обтекал ее, подобно теплому сиропу. Он признавался ей в своей любви к ней, а не к другой женщине!
— Ты уверен? — хрипло прошептала она.
— Да.
Она не услышала в его голосе сомнения, но для большей убедительности заглянула ему в лицо, ища в нем колебание, растерянность. Но их не было.
— Я люблю тебя, — спокойно сказала она тогда, и слова эти словно прибавили ей силы. Едва она произнесла это, позволив своему признанию унестись прочь, подобно теплому летнему ветерку, как почувствовала, что с души упала тяжесть. Ей показалось, что сама она стала такой же легкой и трепещущей, как листья осины, что вздрагивали над их головами. — И, так как я люблю тебя, я напугана, Арман.
Глаза его сверкнули.
— Я знаю. Я ждал, что ты скажешь мне об этом.
Она подняла руку и погладила его лицо.
— Время ли подшутило над нами, или богам было угодно свести нас вместе ради какой-то неведомой цели, мне нет дела, Арман. Теперь у меня есть ты. Только это и имеет значение… — Дальше она говорить боялась, но у нее не было выбора. — А вдруг ты исчезнешь? Что тогда?..
Он пожал плечами с видом фаталиста. Ему хотелось обнять ее, прижать к себе с такой силой, чтобы они слились воедино навсегда. Но этого никогда не будет, и он знал это.
— Я просто исчезну. Но, пока я здесь, я хочу любить тебя, постараться защитить…
Теперь она улыбнулась.
— Даже если я упрямая и противная?
Он кивнул.
— Да, даже когда ты отшатываешься от меня с гневом и раздражением. Именно тогда. Твоя душа — это моя душа, Хоуп, так же как и моя принадлежит тебе. — (Слезы брызнули из ее глаз, когда она осознала всю глубину его чувства.) — Когда ты заплачешь, я буду утирать твои слезы. Когда начнешь смеяться, я буду смеяться вместе с тобой. Когда вздумаешь плохо себя вести, я накажу тебя. — Его рука скользнула по ее плечу, затем передвинулась к нежной коже ее полной груди. — А когда полюбишь, то полюбишь только меня!.. Слезы высохли на ее глазах.
— Ах так, ты меня накажешь?
— Накажу. Каждой женщине время от времени нужна хорошая трепка.
— Ничего подобного, и думать не смей.
Он ухмыльнулся.
— Да, но, моя Надежда, ты и понятия не имеешь, какой замечательной бывает иногда трепка.
— Нет уж, Арман, я хочу, чтобы между нами все было ясно с самого начала. Может, в твое время так и было принято, но в мое время ни одна женщина этого не потерпит!
Он улыбнулся, поняв, о чем она говорит.
— Я никогда не сделаю тебе больно.
— Тогда ты никогда не сможешь и наказать…
— А ты никогда не будешь плохо себя вести…
Они улыбнулись одновременно, вдруг поняв, какой нелепый разговор ведут. Затем осознали и еще кое-что: какая-то сила, соединившая их, заставляет их и мыслить тоже одинаково, а их сердца — биться в унисон.
— Ты выглядишь очень довольной, — пробормотал он, целуя каштановые волосы на ее макушке, в то время как его бронзовые от загара руки скользили по ее нежной спине.
— Только потому, что так оно и есть, и тебе известно об этом. — Она тихо рассмеялась.
— Хорошо. — В его голосе послышалось удовлетворение.
— Самодовольный…
— Да. И вполне заслуживаю быть таковым…
Она снова рассмеялась, на этот раз поднимая голову, чтобы заглянуть в его глаза, в которых плясали бесенята.
— Француз до мозга костей.
— А кем же еще я могу быть, chérie?
Смеясь, она потянулась к нему губами, затем села, отбрасывая волосы с лица. Она купалась в лучах солнца, которые пробивались сквозь чащу ветвей и заливали их обоих мягким светом, казавшимся почти волшебным. Они продолжали ласки, наслаждаясь тем, что они вместе.
— Никем. Никем иным — только французским аристократом. Тебе слишком хорошо подходит эта роль.
Его руки принялись оценивающе исследовать ее талию, а темно-синие глаза запоминали дорогу, которую прокладывали руки. Те скользнули по плоскому животу, затем медленно поднялись, обхватывая ее грудь.
— Тебе приятно?
Ее смех словно растворился в воздухе.
— Да. О да! — торжественно проговорила она, как будто произносила клятву. — Ты доставляешь мне такое наслаждение, что мне почти страшно…
Хоуп чувствовала, как ее сердце разрывается на куски. Прикрыв глаза, она постаралась избавиться от боли, которая настигала ее при каждом взгляде на него. Но ничего не получалось. Боль — мириады стальных лезвий, врезавшихся в самое ее существо, — превратилась в агонию. Хоуп снова открыла глаза и склонилась над ним, приближая к нему свои губы, отвечая его безмолвной мольбе…
Всю следующую неделю они старались не обсуждать проблему, связанную с его загадочным убийством, как будто на эту тему было наложено табу. Хоуп бесило, что она не может разрешить загадку, но делать было нечего. Она должна дать профессору Ричардсу время, чтобы тот ответил на ее письмо. Это помогало ей не чувствовать за собой вины и наслаждаться обществом Армана.
Тем не менее где-то в глубине сознания Хоуп бродили тревожные мысли, преследуя ее днем и ночью, в самые неподходящие мгновения, и старый сундучок в ногах его спальника также служил постоянным напоминанием. Время от времени Хоуп замечала, как тень пробегала по лицу Армана, и знала, что схожие мысли посещают и его.
