Келли посмотрела на работу, кипящую вокруг старого сарая, и докончила:
— Я знаю, ты такой же.
— Она спрашивала обо мне? — Коннор тут же пожалел о том, что задал вопрос.
Келли понимающе улыбнулась.
— Конечно.
— И что ты ей сказала?
Она намеренно напустила на себя равнодушный вид.
— Так… сказала, что ты просто упрямый старый осел, который страдает больше, чем она.
Коннор удивился, вовсе не ожидая такого ответа.
Келли рассмеялась.
— Да я шучу. Ничего такого я ей не говорила, рассказала только, что ты решил переехать в старый дом. Она одобрила это.
Коннору понравилась реакция Бронте.
— Думаю, там не обойтись без моей помощи. — Келли спустилась со ступенек веранды и обернулась. — Если ты ей позвонишь, она будет рада, несмотря на то, что скажет потом. Я думаю, ты и сам об этом думал. Так что — вперед!
Коннор потупил взгляд.
— Хотелось бы, чтобы все было так просто.
— Это очень просто. Берешь трубку, набираешь номер — и, пожалуйста: на другом конце линии человек, с которым ты желаешь поговорить. — Келли улыбнулась, помахала Коннору на прощание рукой и направилась к старому сараю.
Коннор смотрел ей вслед. Да, набрать номер и поговорить с Бронте… Ну не мог он этого сделать! Бронте права: он не хотел иметь детей, он боялся ответственности за них, боялся сделать свою семью несчастной.
Итак, это одна сторона вопроса. Вторая — сможет ли он провести остаток своей жизни без Бронте? Это требовало длительных размышлений.
После обеда Коннор поднялся наверх, решив заглянуть в свою бывшую комнату, принадлежавшую теперь трехмесячному сыну Мелани и Марка, смешному карапузу с огромными голубыми глазами.
Коннор наклонился над кроваткой. Племянник стал внимательно изучать его, потом протянул ему ручонку с соской.
«Неужели такая кроха потом превращается во взрослого человека?» — подумал Коннор, потянулся и взял племянника на руки. Чувство было настолько необычным, что Коннор судорожно вздохнул.
— Ну, и как тебе новенький Маккой, а?
Он обернулся и увидел отца.
Коннор, смущенный и растерянный, собрался, было положить ребенка обратно в кроватку, но племянник, протестуя, заплакал. Он снова прижал малыша к груди, и тот сразу успокоился.
Папуля улыбнулся.
— Такой же упрямый и требовательный, как все Маккои.
Коннор посмотрел на малыша, удивляясь, какой он маленький и легкий.
— Он очень похож на маленького Дэвида. Согласен, дед?
Шон задумался.
— Не знаю. Мне кажется, он больше напоминает тебя в детстве.
Коннор удивленно взглянул на малыша.
Странно, он помнил своих братьев примерно в этом возрасте, но никогда не задумывался, что когда-то и сам был таким же. И вдруг Коннора пронзило острое желание иметь ребенка, такую же очаровательную кроху!
— Определенно, он похож на тебя. — Папуля вздохнул. — Видишь, как он смотрит? Будто пытается понять, можно ли нам доверять. Это выражение я очень часто видел в твоих глазах. — Его голос дрогнул. — Выражение, которое я все еще вижу в твоем взгляде. Я помню, когда мы с Кэтрин впервые привезли тебя домой, он стал настоящим домом, а до этого мне здесь было неуютно. В нем жили родители твоей матери, а я провел жизнь в том старом доме, где теперь поселился ты.
Коннор не понимал, почему отец заговорил об этом, но не перебивал.
— Коннор, я понимаю, что никогда не был таким отцом, о каком ты мечтал. Я забыл, что семья — это нечто серьезное и важное. Когда мама умерла, мир для меня перестал существовать, и семья, то есть вы, тоже… я запутался, заблудился, не знал, что мне делать дальше. Ее смерть опустошила меня.
— Но мы нуждались в тебе, — сказал Коннор, удивляясь своей смелости.
— Я знаю… Не могу выразить, как я горжусь тобой. Ты взвалил на свои плечи мою ношу. Ты удержал семью, не дал ей развалиться. Ты стал отцом своим братьям, лучшим отцом, чем когда-либо был я. Это был чересчур тяжелый груз, и он придавил тебя. Теперь я не в силах что-либо изменить. Это плохо, это очень плохо. — Шон помолчал, а потом спросил: — Найдется у тебя местечко в сердце для меня, сынок? Все так случилось не потому, что я не любил тебя или твоих братьев. Я ненавидел себя и до сих пор страдаю, потому что не сделал тогда того, что должен был сделать. Прости меня, Коннор.
Он стоял, опустив плечи и потупив взгляд. Коннор подошел и обнял отца одной рукой, другой, придерживая маленького Шона Джонатана, его внука. Так они втроем застыли на несколько мгновений, но им объятие показалось вечностью; три поколения воссоединились в мире и согласии — отец, сын и внук.
— Я прощаю тебя, — тихо произнес Коннор. — Прощаю.
В комнату заглянула Мелани.
— Что здесь происходит?
Коннор и Папуля обернулись:
— Ничего. Мы просто проходили мимо и услышали, как он плачет.
— Понятно. — Мелани взяла сына у Коннора. — Ему нужно поменять подгузник. — И она стала переодевать малыша.
В этот момент появилась мать Мелани, Вильгельмения, но, увидев столь многочисленное общество, решила уйти.
Коннор мельком взглянул на отца, подошел к Вильгельмении и вернул ее.
— Все в порядке, я рад, что вы откликнулись на мой звонок и пришли.
— Ты позвал ее? — удивленно спросила Мел. Коннор ухмыльнулся.
— Да. Я подумал, что… в общем, пора мне перестать вести себя как капризному ребенку, вы ведь понимаете, о чем я?
Мелани посмотрела на Коннора и улыбнулась.
— Да, мы знаем, о чем ты говоришь.
Слишком долго Коннор тянул, не желая признавать очевидные вещи. Улыбка Мел избавила его от необходимости что-то говорить.
— Можете выйти на улицу прогуляться, а заодно и полюбоваться на то, что осталось от нашего любимого сарая.
Коннор взглянул на отца, потом на Вильгельмению и отправил всех во двор.
Работы осталось совсем немного. Голиаф носился по газону и лаял на всех подряд. Братья разгребали развалины, комментируя каждую находку.
Наконец Митч, снимая перчатки, сказал:
— Думаю, на сегодня пора заканчивать.
Все направились к дому, кроме Коннора, который наблюдал за парами, и особенно за Папулей и Вильгельменией. Те шли рядом, не касаясь друг друга, но, изредка переглядываясь так, что все их секреты были как на ладони.
Зарычал Голиаф. Коннор обернулся, пес завилял хвостом и с радостью подбежал. Коннор погладил собаку и последовал за всеми.
— Распишитесь здесь.
Бронте удивленно смотрела на работника службы доставки, но тут же опомнилась:
— Да. Конечно, — потом закрыла дверь и пошла в гостиную.
