что рассчитывала, по крайней мере, на страсть в их браке, если не на любовь. Драго так спешил уйти от нее, что сразу же направился в гардеробную.
Он повернулся и серьезно посмотрел на нее.
— Для ребенка важно, чтобы ты хорошо спала. Но каждую ночь тебе снятся кошмары, и ты зовешь какую-то Кэти.
Он ждал ответа, но Джесс молчала, и тревога охватила его. Он догадывался, что в прошлом произошло нечто такое, что она хранит в секрете, но понимал, что не может силой заставить ее рассказать обо всем.
— Я спрошу у доктора Мареллиса, не вредны ли кошмары для ребенка, — произнес он угрюмо. — Спокойной ночи, Джесс.
«Я спрошу у доктора Мареллиса». Эту фразу Драго повторял очень часто за последние несколько дней, и его одержимость здоровьем Джесс сводила ее с ума. Он штудировал медицинские книги и контролировал каждый аспект ее беременности, волновался по поводу утренних приступов тошноты, делающих ее слабой и истощенной.
— Откуда ты знаешь, что тошнота — это нормально? — спрашивал он, когда она пыталась успокоить его.
Она чуть было не проболталась, что с ней это не в первый раз. Но ей не хотелось говорить о ее первой беременности, потому что рана была еще слишком глубокой и свежей.
За три дня до свадьбы Джесс думала, что, даже когда Драго за границей, он все равно опекает ее. Он сказал, что поездку в Германию нельзя отменить. Она радовалась, что сможет немного побыть одна. Но ее надежды на свободное время, которое она собиралась посвятить обдумыванию резких перемен в ее жизни и особенно беременности, были разрушены постоянными звонками Драго.
— Да, я ела завтрак, — спокойно говорила она. — Нет, меня не тошнило утром.
— Почему? — Его голос резко зазвучал по телефону. — Почему тошнота внезапно прошла?
— Я не знаю. Я рада, что могу теперь нормально есть, — пробормотала Джесс. Она раздраженно думала, что ему невозможно угодить. По его мнению, она была либо слишком больна, либо недостаточно сильно больна.
— Да, конечно, это хорошо. Возможно, ты наконец-то начнешь набирать вес. Но я позвоню Эдуардо Мареллису и попрошу его приехать в замок, чтобы осмотреть тебя.
— В этом нет нужды. Я виделась с ним только четыре дня назад.
— Лучше перестраховаться, — произнес Драго знакомым безапелляционным тоном. — Не хочу, чтобы ты перетруждалась сегодня. Почему ты не провела утро в постели?
Она чуть было не сказала, что одиночество в постели не слишком приятно, но гордость одержала верх. Драго каждую ночь спал в гардеробной с того момента, как объявил о помолвке своей семье, и ей приходилось скрывать свою боль, как и то, что она скучает по нему. Это был не просто секс, а момент близости с ним, когда она могла обманываться, что не безразлична ему.
Закончив разговор, она подошла к окну и посмотрела на Гранд-канал, полный лодок и водных такси, которые были самым популярным видом транспорта в городе. Летом в Венецию приезжало много туристов, но Джесс всю свою жизнь прожила в Лондоне и привыкла к переполненным улицам. Она также привыкла к свободе и независимости, позволяющей ей выходить, когда она хотела, но Драго настоял, чтобы она покидала замок только в сопровождении Фико.
Она мрачно думала, что попала в золотую клетку. Ей недоставало своей свободы, и она чувствовала себя в ловушке. Замужество с Драго — это лучшее, что она может сделать для ребенка. У ребенка будет шикарная жизнь, которую она едва ли сможет обеспечить, как одинокая мать. Она старалась примириться с мыслью, что беременна во второй раз, и с тем чувством вины и боли, которые жили в ней долгие годы.
Если бы только у нее было всего лишь несколько часов одиночества — без Фико и других слуг, окружающих ее. Она поморщилась, вспомнив о своей безумной попытке сбежать из замка через балкон в ту первую ночь. Никогда больше она не повторит подобную глупость, но почему бы ей не ускользнуть на пару часов, чтобы побыть наедине с собой? Драго никогда об этом не узнает.
— Что значит, ее нигде нет? — прорычал Драго, обрушив свой гнев на беспомощную служанку, которая поспешно спустилась по лестнице и сказала, что синьорины Харпер нет ни в замке, ни в саду.
Бросив портфель на мраморный пол в холле, он провел пальцами по волосам и понял, что его руки дрожат. Страх постепенно приходил на смену гневу, который ослепил его, когда Фико сообщил по телефону, что Джесс исчезла.
Слава богу, что он решил сократить свою поездку в Германию, и, когда Фико позвонил, он уже был в аэропорту Марко Поло.
Драго посмотрел на телохранителя, который только что вернулся с площади Святого Марка, излюбленного места Джесс.
— Я не нашел ее, — сказал Фико угрюмо. — Но на площади полно туристов, и я мог ее пропустить. Я оставил там трех охранников, чтобы они продолжили поиски.
Внезапное молчание Фико заставило Драго проследить за его взглядом, и, обернувшись, он увидел, как Джесс подходит к лестнице, ведущей в замок. От облегчения он почувствовал слабость в коленях, но, уязвленный своей реакцией и тем неприятным фактом, что она испугала и расстроила его, направился ей навстречу.
— Где ты, черт возьми, была?! — спросил он дрожащим от гнева голосом. — Почему ты ушла без Фико, когда я велел никуда без него не ходить? Почему ты ослушалась меня?
— Ты велишь мне! Я ослушалась тебя! Драго, послушай себя. Это не те слова, которые должен говорить муж своей жене — по крайней мере, в браке, в который я бы хотела вступить. Почему я не могу выходить одна? Я просто ходила в Мурано посмотреть мастерские стеклодувов. Что в этом плохого?
Она внезапно поняла, что они не одни.
Несколько слуг вышли в холл, привлеченные громкими голосами, а Фико переступал с ноги на ногу, смущенный ее спором с Драго.
— Я не собираюсь стоять здесь, чтобы ты отчитывал меня на глазах у прислуги, — пробормотала она, направляясь к лестнице.
— Немедленно вернись назад.
Драго одним прыжком догнал ее и стал подниматься вместе с ней.
Когда они поднялись на площадку, он обхватил ее руками и, невзирая на протест, провел в комнаты, которые они занимали с тех пор, как она приехала в замок.
— Я скажу тебе, насколько это опасно — гулять в одиночестве, — прорычал он, проведя ее в спальню и бросая на кровать с такой силой, что она ударилась о матрас.
Прежде чем она попыталась подняться, он наклонился к ней и прижал своим телом к шелковому покрывалу.
— Я один
