захочешь. Я разберусь с внешним миром. Можешь оставить решение всех остальных проблем мне.
Лия кивнула, едва услышав его. Внезапно ей стало холодно, будто зима наступила прямо в комнате, рассыпав снег и лед повсюду, горький холод проникал внутрь и замораживал потрепанные кусочки сердца. Она не знала, что сказать. В любом случае говорить было нечего. Это был горький опыт, и Лия понимала свои горе и страх.
Ужасно, что она свалила это на своего сына, но осознание не изменит того, что произошло. Не изменит прошлого.
И не поможет Рафаэлю.
Он не яд. Он — противоядие. Он дал ей свободу в клетке, в которой ее заперли, и подарил несколько моментов чистого счастья, которое она когда-либо испытывала.
Она сделает то же самое для него, если только поймет как.
— Тебе стоит поесть, — наконец сказал Рафаэль. — Ты голодна.
— Нет, — сказала она, — не голодная. Думаю, мне нужно пойти прилечь.
Затем она выбежала из комнаты и он не успел ее остановить.
Поздно, наверное, полночь, но Рафаэль не удосужился посмотреть на часы. Они давно перестали его волновать. Он сидел в кабинете, смотрел на бутылку виски на столе, каждой частичкой желая выпить все, пока контроль не остановил его.
Сопротивляться казалось необходимым. Он должен был.
Ведь если бы не сопротивлялся, если бы сдался то, что помешало бы ему подняться по лестнице, перетащить Лию в свою постель и держать здесь всю ночь?
Держать ее здесь всегда.
Но он не мог. Ее слезы почти убили его, потерянный взгляд в глазах, когда он сказал, что никогда не полюбит ее, заставил его почувствовать, что в груди разрывается сердце. И все же не имело значения, как сильно ему было больно, нельзя было поддаваться этой нужде.
Он не мог поддаться чувствам — напряжению, ярости. Эти чувства вредили людям. Эти чувства ранили людей. И ранили бы ее, если бы он не был осторожен.
— Люди совершают ужасные поступки во имя любви, — говорила мама, когда ему было тринадцать и когда он впервые горько влюбился. — Тебе нужно быть особенно осторожным, — а затем рассказала ему историю о том, как он родился. Причину, почему он такой несовершенный, почему она никогда не полюбит его так, как ему всегда хотелось.
Рафаэль был потрясен. Шокирован. Возмущен. И он поклялся, что никогда не сделает того же, что отец. Никогда не поддастся чувствам, не возьмет то, что ему не принадлежит.
А любви он вовсе избегал, как чумы.
С того дня ничего не изменилось, не важно, как настойчива была Лия. Это ее ранило, но держать ее, зная, что он никогда не даст того, чего она заслуживает больше всего на свете, ранило еще сильнее.
Это было верное решение. Единственное решение.
Телефон зазвонил, и он взял трубку, прежде чем полностью обдумал правильность этого поступка.
— Ну, Зевс рассказал мне, что случилось. — Винченцио даже не поздоровался. — И я хотел позвонить и сказать, что за ужасная идея…
— Я верну ее во дворец, — не выдержал Рафаэль. — Как только распогодится.
Винченцио долго молчал, шок прокатился эхом по телефонной линии.
— Вернешь? Но разве она не беременна?
— Да. Но я не могу жениться на ней. Было ошибкой забирать ее.
Еще одна долгая пауза.
— Извини, но мне показалось, ты сказал, что ошибся.
— Сказал. — Он сжал зубы.
— Почему?
Рафаэль не хотел разговаривать. Винченцио только что женился на любимой женщине и был просто не готов к размышлениям о природе любви.
— Потому что она любит меня.
— Разумеется, это ужасный грех, — угрюмо пробормотал Винченцио. — Полагаю, ты вернешь ее, потому что она заслуживает лучшего?
— Заслуживает. — Рафаэль уставился на рабочий стол.
— Ах, — прозвучало так, будто Винченцио только что нашел что-то очень интересное. — Понял.
— Понял? — огрызнулся Рафаэль. — Что ты понял?
— Ты влюблен в нее.
Его сердце застыло, все застыло.
— Нет.
— Да, дурак. Конечно, влюблен.
— Почему ты так?…
— Потому что со мной и Элоизой было так же. Ты пытаешься от нее избавиться, говоришь себе, что защищаешь, но это все не ради защиты. Ты защищаешь себя, потому что влюблен и напуган до чертиков.
Сердце Рафаэля превратилось в кусок льда.
— Я не могу, — грубо сказал он. — Люди совершают ужасные поступки ради любви. Ты знаешь Карлоса. Знаешь, каким он был. Знаешь…
— Ох, пожалуйста! — возмущенно воскликнул Винченцио. — Никогда бы не подумал, что ты позволишь этому старому ублюдку решать за тебя.
— Я и не позволяю, — сдавленным голосом проговорил Рафаэль.
— Позволяешь. Думаешь, ты действительно можешь кому-то навредить? Что когда-нибудь навредишь ей?
— Я лучше покончу с собой, чем сделаю ей больно. Поэтому мне нужно держать ее подальше.
— Драматично, но это и есть ответ на вопрос. — Винченцио говорил абсолютно беспристрастно. — Ты боишься, Рафаэль. И используешь отца как оправдание. Я понимаю это. Но ты должен думать не только о себе. Разве она не заслуживает любви?
Кусок льда вокруг его сердца начал постепенно медленно таять.
Лия, которая сидит в кресле с виски и сигарой. Лия, которая с блеском в глазах спорит с ним. Лия, страстная и любящая, в его руках. Лия, которая смотрит на него и словно говорит: «Я люблю тебя, Рафаэль».
Кто его вообще любил? Не отец. Не мать.
Лия, которая смотрит на фото, где они с мамой обнимаются: «Должно быть, она любила тебя…»
«Если ты так плох, почему она улыбается?»
«Ты был невинным ребенком. А она был ранена…»
Его сердце сжалось и задрожало.
— Да, — хрипло сказал он. — Заслуживает.
— Тогда перестань ставить себя и свои страхи на первое место и подумай о ней, — заключил Винченцио.
Так вот что он делал? Всего лишь? Просто страх?
Страх, что он на самом деле так же плох, как отец. Страх, что он ядовитый. Страх, что в нем не было ничего, кроме недостатков, что он недостоин любви.
Вот только… Лия любит его. Лия любила его все эти годы.
Она не боялась его. Никогда не боялась. Ни ярости, ни страсти, ни жестокости или силы внутри его. Нет, она просто сравнивала его с собой. Они одинаковые, верно?
«Ты ее любишь».
Теперь он это чувствовал, огонь любви воспылал, растопил лед. Согрел его душу полностью.
В нем не было ничего токсичного, ничего ядовитого. Он чувствовал… чистоту.
Он не был уверен, но… может, если она не боится, то ему тоже не стоит? Может, если он поверит в ее силу и храбрость, то сможет поверить и в себя?
— Рафаэль? — спросил Винченцио. — Ты все еще здесь?
— Я перезвоню, — прорычал Рафаэль в трубку. — Мне нужно организовать свадьбу.
