Темные брови насмешливо поднялись.
— А вы что, надеялись очутиться на роскошном курорте?
Гордридж оглядел ее сверху донизу, задержав взгляд на явно дорогом белом платье и совершенно непрактичных туфлях на высоких каблуках. Эстер вспыхнула.
— Но никто не предупредил меня!
— Ну, в этом вы можете винить только Эдварда, — возразил он. — Разрешите мне показать вам вашу палатку.
Многие палатки были открыты со всех сторон. Но одна, в дальнем углу лагеря, к которой он и проводил ее, была, слава Богу, закрытой и могла обеспечить хоть какое-то уединение. Так думала Эстер, пока не просунула голову внутрь и не увидела, что оказалась во владениях Эдварда! Именно в этот момент она едва не проговорилась, что они с Эдвардом вовсе не муж и жена. Только сознание, что ее брат будет разгневан, остановило ее. Она и так уже достаточно навредила ему, разговаривая с Филипом Гордриджем столь непочтительно и вызывающе.
— Ну что ж, не буду мешать вам устраиваться, — сказал он с едва заметной улыбкой на губах.
Эстер внимательно взглянула в его голубые глаза и совершенно неожиданно для себя почувствовала, как ее, словно магнитом, потянуло к этому человеку. Боже, что происходит? Ведь Эдвард предупреждал ее: Гордридж не выносит разлагающего женского влияния в лагере. Кроме того, она приехала сюда, чтобы забыть о Дэвиде, а не заводить, очертя голову, другую связь.
Эстер вздернула подбородок, сама не замечая, как резко прозвучал ее голос:
— А что я должна буду делать потом?
Одна бровь Гордриджа медленно поползла вверх.
— Сегодня больше ничего. Я покажу вам палатку, которую использую как свою служебную, а когда вернется Хесус, наш нынешний повар, вы сможете посмотреть, как обстоят дела на кухне.
Эстер нахмурилась: у нее появилось смутное подозрение.
— А на скольких человек я должна буду готовить?
— Как на скольких? На всех! — Казалось, его удивил ее вопрос.
— И сколько же этих "всех"?
— В настоящий момент около двадцати.
— Двадцати?! — переспросила она. — Но я… Меня не предупредили! Я думала — как это ни наивно может показаться, — что вы арендуете какой-то дом на троих и что вам требуется повариха, а по совместительству машинистка…
Гордридж расхохотался, и это удивительным образом смягчило резкие черты его лица: он стал казаться более человечным.
— Фактически вы правы… но только наполовину. Вы, Эдвард и я скоро двинемся на остров Нгау, или Вулкан, как его здесь называют.
— Только мы втроем? — осторожно спросила она.
— Да. — Он опять стал серьезным. — Остров должен оказаться очень интересным со многих точек зрения. Эдварду страшно хочется исследовать его, но, — его голос зазвучал более резко, — успех Эдварда зависит от вас.
Эстер нахмурилась.
— От меня? Что вы имеете в виду?
— Вы хорошо помните мое условие?
— О том, что вы не возьмете мужа в экспедицию, если я не приеду тоже?
— Правильно.
— Я не могу только понять почему, — поинтересовалась Эстер. — Если вы боитесь, что вас будут преследовать незамужние женщины, то вы могли бы нанять мужчину!
— Вы считаете, что я боюсь, миссис Килинг? Я? — Он казался весьма удивленным.
Эстер пожала плечами.
— Эдвард сказал, что причина в этом.
Губы Филипа Гордриджа цинично скривились.
— Что ж, вполне естественное предположение, но он не прав. Истина состоит в том, что мне казалось несправедливым разлучать его с женой на двенадцать долгих месяцев. Это могло бы поставить под угрозу его… брак.
Он на секунду остановился, словно ожидая, что Эстер что-нибудь возразит, но она продолжала молчать, стараясь скрыть охватившее ее беспокойство. Гордридж никак не мог узнать, что она не жена Эдварда! Она просто слишком впечатлительна.
— Кроме того, — оживленно продолжал он, — мне иногда будет нужен человек с вашей подготовкой. Вы ведь умеете… гм… печатать, я полагаю?
Молодая женщина вскинула голову, глаза ее сверкнули от сдерживаемого раздражения.
— Вы представляете собой не совсем то, что я ожидал, — неожиданно добавил Гордридж. — Мне казалось, что жена Эдварда должна быть блондинкой, не знаю почему. А впрочем… — он широко улыбнулся, демонстрируя удивительно белые зубы, — всегда интересно, какого джинна выпустишь из бутылки.
Что он хочет сказать?! Этот человек приводил Эстер в полное замешательство. Ей захотелось поскорее освободиться от него, срочно поговорить с Эдвардом и выяснить, что именно он сообщил Гордриджу. Боже, как все оказалось трудно!
— Единственное, о чем я прошу, — добавил он теперь уже без улыбки, — это чтобы вы не подводили своего мужа.
Застигнутая врасплох, Эстер молчала на протяжении всей его длинной тирады. Но больше молчать было нельзя.
— В чем, по-вашему, это должно заключаться? — резко спросила она.
— Думаю, вы знаете.
Гордридж пристально посмотрел ей прямо в глаза, и она вздрогнула от недоброго предчувствия. Ей пришла в голову новая мысль. Но нет, он не мог догадаться, что она почувствовала легкое влечение к нему! Не выдала же она себя за столь короткое время! Да и вряд ли он считает — просто не может считать, — что она испытывает некое притяжение по отношению к любому мужчине, которого встречает!
— Если вы чувствуете, что не справитесь, — добавил он твердо, — скажите об этом сейчас, и можете с Эдвардом возвращаться в Лондон до того, как мы начнем работать.
Эстер намеренно сделала вид, что поняла его буквально.
— У меня нет никаких сомнений в том, что я справлюсь.
Эдвард так долго добивался возможности работать здесь; он никогда не простил бы, если бы она теперь все испортила!
— А все остальное? — настаивал Гордридж, и на этот раз не оставалось никаких сомнений, что он имел в виду.
— Ну, разумеется! — ответила она, прямо смотря ему в глаза.
— А могу ли я вам предложить что-нибудь сделать с вашими волосами? — От этого неожиданного вопроса Эстер окончательно растерялась. — Либо зачешите их наверх, либо поработайте с ними ножницами. Ваша прическа совершенно непрактична на такой жаре.
Эстер настороженно взглянула на него, но, кажется, на этот раз не было никакого подвоха.
— Вам не стоило беспокоиться, я уже и сама собиралась завязать волосы на затылке, как только приму душ и переоденусь.
— Примете душ?! — Он посмотрел на нее так, словно она сошла с ума. — Здесь нет никакого душа, как, впрочем, и других благ цивилизации.
Эстер почувствовала, что опять попала впросак, но, желая скрыть это, демонстративно вскинула голову:
— Простите, я оговорилась.
