же знаменит сей очаг культуры?
– Чем знаменит? – ненадолго задумался Юрий. – Наверное, отсутствием фейс-контроля. Сюда иногда даже местные собаки забегают.
Посмеявшись, Лукин вслед за Кондрашовым прошёл в клубный пристрой, где традиционно коротали «ссылку» прежние клубные работники. Там приезжий переоделся в сухую одежду. После чего Кондрашов провёл его по клубу.
Выполнив миссию, порученную директором совхоза, юноша собрался откланяться, но Аркадий Николаевич остановил его вопросом, незаметно переходя в общении на «ты» и доверительно-союзнический тон:
– Послушай, Юрий, нам нужно в сжатые сроки организовать художественную самодеятельность. Где лучше всего вывесить объявление об этом?
– В конторе…На магазине…В гараже… – с секундными интервалами отвечал Кондрашов.
– Завтра я намерен провести что-то типа организационного собрания, – пояснил Лукин. – Часов эдак в семь вечера. Ты обязательно приходи, а заодно, будь добр, извести о сходе знакомых, кого это может заинтересовать. Идёт?
– Ладно! – с готовностью откликнулся юноша и, попрощавшись, направился к выходу.
– Я на тебя рассчитываю, – крикнул ему вслед Аркадий Николаевич. – Что-то есть в тебе…такое…
И творческий работник, подняв руку над головой, пошевелил пальцами.
2
Утром следующего дня юный тракторист Юрий Кондрашов выехал из Нижней Замараевки, представлявшей собой центральную усадьбу совхоза, в Конинское отделение. Так сказать, из пункта «А» в пункт «Б».
Увы, герой нашего повествования не был перспективным бизнесменом, потенциальным банкиром или восходящей звездой эстрады. Он работал всего лишь трактористом на гусеничном тракторе ДТ-75. Однако его не угнетало данное преходящее обстоятельство.
Юрий твёрдо знал, что почти все великие люди вышли из провинции и пробились к месту под солнцем из самых низов. И если любой американец, согласно известному крылатому изречению, в состоянии стать президентом США, то почему бы трактористу Кондрашову тоже не достичь немалых высот? Тем более, что ему посчастливилось родиться в России – в государстве либеральной экономики и равных возможностей для каждого. А именно такой страна стала в девяностых годах века двадцатого, если верить президенту Ельцину и официальной пропаганде. А ей, господствующей идеологии, Юрий с оговорками, но доверял. Он, как типичный молодой человек, принадлежал к завзятым оптимистам и восторженно принимал новации. Шутливое же доведение пафосного афоризма янки «Любой американец может стать президентом США» до абсурдного лозунга «Всякий сперматозоид способен стать человеком», он воспринимал в качестве неуместной издёвки над неидеальным, но перспективным нарождающимся строем.
Надежды на блестящее будущее у Кондрашова базировалась на том, что он «прилично», как принято говорить в среде спортсменов, играл в футбол. Его уже ввели «в основу» команды металлургического завода, представлявшего районный центр Ильск в чемпионате Среднегорской области. К очередному летнему сезону тренер заводской команды обещал «оформить» Юрия на предприятие, чтобы полностью освободить от работы и дать ему сосредоточиться исключительно на спорте. Грёзы же деревенского паренька простирались значительно дальше – аж до Москвы. И ему уже мерещилось, что его приметят столичные функционеры и пригласят выступать за любимый футбольный клуб – за ЦСКА. Каким образом это произойдёт, он представлял довольно смутно, однако не сомневался, что заманчивый ангажемент случится пренепременно…Такова уж психология юных.
Ну, а пока…Пока Кондрашов следовал в Конинское отделение на тракторе, к которому была прицеплена тележка и светлые юношеские мечты. Из-за оттепели просёлочная дорога в том направлении совсем раскисла, и потому для вывозки грузов, до нового наступления холодов, приходилось использовать гусеничную технику.
На Конинской молочно-товарной ферме тележку загрузили флягами с молоком, и трактор двинулся в обратный путь. На центральную усадьбу парнишка поспел к середине дня. Там тележку перецепили к колёсному трактору «Беларусь», которым управлял ровесник Кондрашова Володя Попов. И последний повёз груз дальше: в райцентр Ильск, на молокозавод. Юрий же, на ходу перетолковав со своим другом Виктором Кропотовым о вечернем походе в клуб, отправился обедать домой.
Поднявшись на крыльцо, Кондрашов обнаружил на входных дверях накидной замок, из-под дужки которого торчал свёрнутый клочок бумаги. Развернув обрывок, он понял, что это была записка от младшего брата Веньки (в мальчишеском обиходе – «Веник»). «Юра ключ в пачтовам ящщике», – начертал второклашка в послании, не особо утруждая себя соблюдением правил грамматики. «Ох, святая простота!– умудрённо посетовал про себя старший брат. – Этот балбес ещё указал бы, где деньги лежат!»
Поскольку упомянутый ящик висел тут же, при входе, Юрий достал из него ключ, отпер замок, открыл двери, стремительно шагнув вперёд…И тут же, запнувшись обо что-то, чертыхаясь в недолгом полёте, кувырком свалился в темноту сеней…
По инерции столь же реактивно вскочив, Кондрашов нащупал на стене выключатель, включил свет и…Прежде всего, сделал вывод, что зачисление Веньки в наивные создания было явно преждевременным актом: запнулся он о школьный ранец «святой простоты», специально брошенный в проходе. Братья меж собой вели игру, по законам которой они чинили друг другу безобидные проказы. «Ноль-один, – засмеявшись, с лёгкой досадой констатировал старший брат. – Но ещё не вечер, Веник! Погоди…»
Пройдя в дом, на кухне он обнаружил ещё одну записку, лежавшую на столе с нетронутым обедом. От мамы. Она гласила: «Юрочка! Пожалуйста, проследи, чтобы Венюша покушал. Приятного вам аппетита! Мама».
«Вот уж кто никогда не обманет!» – философски заключил изрядно проголодавшийся молодой механизатор, умываясь над раковиной. Он едва успел сесть за стол и с наслаждением отхватить (если прибегнуть к сочному образному выражению Виктора Кропотова) «ка-а-апитальный кусман» от вызывающей обильное слюноотделение хрустящей картофельной шаньги, как его пиршество прервала продолжительная трель телефонного звонка. «Ну вот! – недовольно поморщился едок. – Всегда так: стоит заняться приятным, обязательно кто-нибудь помешает».
На ходу глотая пищу, он поспешил в гостиную, схватил телефонную трубку и отрывисто и резко бросил в неё: «Да!»
– Здравствуй, Юра! – раздался в ответ вкрадчивый и бархатистый девичий голос. – Это тебя Нина беспокоит. Ты что так напористо отвечаешь, будто стометровку за школу бежишь? Или я тебя отвлекла от удовольствия?
– Привет, Нина! Да нет, что ты…, – смущённо и поспешно отозвался тот.
На той стороне эфира была Нина Самохина. Она, по устоявшемуся мнению замараевцев, считалась самой красивой девчонкой в селе. Подобное утверждение, в том числе и на взгляд Кондрашова, практически соответствовало истине. Оттого-то острая и, как чудилось секунду назад, первоочередная потребность в утолении голода внезапно оставила молодого механизатора, будто её и не бывало.
Прежде родители Нины и Юрия жили по соседству и дружили семьями. Вместе сенокосили, трудились на огороде и встречали праздники. Казалось, что это нерушимо. И главы двух семейств – Кондрашов Дмитрий Иванович и Самохин Казимир Анатольевич, стремясь подкрепить нерасторжимую монолитность знакомства кровным родством, не раз и не два, полушутя-полусерьёзно, балагурили про то, что Юрия и Нину надо будет поженить. Матери отмахивались от них, а потенциальный жених, краснея, невнятно бормотал про получение высшего образования, про завоевание места под солнцем. И лишь «невеста», отчаянно встряхивая копной тёмных волос и с озорством стреляя жгуче-чёрными глазами, унаследованными
