Джо так потрясло это признание, что она случайно пришпорила лошадь. Но Чейз остановил ее, обогнав и преградив дорогу. Она посмотрела на него, увидев отпечатки потерянной наивности и отвращения к себе — все то, что она когда-то заметила на фотографии в кабинете Джорджа.
Она взяла его за руку. Ее сердце болело его болью, ее глаза готовы были оплакать то, что он потерял.
— Джордж обожает свой шрам на носу. Он говорит, что это придает ему шарм, против которого не может устоять ни одна женщина.
— Джордж даже это умудрился повернуть в свою пользу, — усмехнулся Чейз, подавив тяжелый вздох. — Он пытался удержать меня от разговора с подонком, обманувшим меня, чтобы уберечь от унижения. Но я считал, что должен сам о себе позаботиться.
Чейз сжал кулаки, и мышцы на его плечах угрожающе напряглись. Джо нежно взяла его руку в свою и легонько погладила, пока наконец его пальцы не разжались и не сплелись с ее. Как бы ей хотелось, чтобы открыть его сердце оказалось так же просто, но предательство другой женщины закрыло его навеки.
— Я застал их вдвоем, — сказал он ледяным голосом. — Лорна хохотала над тем, какой я глупый теленок, когда ее рот не был занят его языком или другой частью его тела. Черт возьми, Джо, я думаю, ты можешь себе представить эту картину!
Джо сглотнула, испугавшись ненависти, зазвеневшей в его голосе, и его напрягшихся мускулов. Она почувствовала, как из глубины груди поднимается невыносимая боль, и потянулась, чтобы коснуться его щеки.
— Это было очень давно, — сказала она, отчаянно желая растопить лед своим прикосновением, но это не помогло.
— Могло быть и хуже, — продолжал он, немного взяв себя в руки. — Пока я переживал случившееся, Джорджу не только удалось уничтожить этого подонка, но и вернуть назад почти все мои картины. Затем он следовал за мной по пятам днем и ночью, как бы я ни пытался, он не давал мне ни малейшего шанса покончить с собой. Тогда я его за это ненавидел. Единственное, чего мне хотелось, — это попасть туда, где я мог забыть, как глупо и наивно себя вел, туда, где я мог верить тому, что видел и слышал.
— В «Тауэр-Си», — пробормотала Джо.
— Джордж не позволял мне бросить учебу. Я остался в Нью-Йорке и окончил колледж только потому, что он вцепился в меня мертвой хваткой. Но я никогда больше не вернусь в этот город. Ни ради чего.
— Ты оставил там больше, чем пару картин. Ты потерял там вещи, которые стоят намного дороже. — Она готова была на коленях умолять его, чтобы он поверил ей, полюбил ее. Но у нее перехватило дыхание, когда она услышала, как Чейз сказал:
— Я не оставил ничего, что мне действительно нужно, Джо.
— Когда ты так говоришь, мне начинает казаться, что ты и впрямь дурак! — воскликнула она, взорвавшись. — Какое право ты имеешь судить обо всех людях по поведению двух негодяев? Можешь не утруждать себя объяснениями. Ты ведешь себя так с первой минуты моего появления здесь, и я чертовски устала защищаться только потому, что тебя когда-то предала жадная блудливая кошка.
Джо пришпорила лошадь, но Чейз поймал ее поводья, не дав ей сдвинуться с места.
— Я не сужу о тебе по Лорне, Джо.
— Чушь собачья! Поверь мне, теперь я все прекрасно понимаю.
— Выслушай меня, — прошипел Чейз, крепко схватив ее за подбородок и приблизив ее лицо к своему.
Джо оттолкнула его руку:
— Тебе не надо заставлять меня смотреть тебе в лицо, Чейз. Я совсем не трусиха.
Он выругался и отвернулся от нее, его подбородок дрожал от ярости.
— В Нью-Йорке я навсегда запомнил очень ценную вещь, Джо. Я ничего не жду от людей и ничего от них не получаю. Я не верю ничему, что мне приходится видеть или слышать, и это не раз спасало мою задницу после колледжа. И это лучшее подтверждение верности моей философии.
Джо чуть было не задохнулась от негодования:
— Послушай, что ты несешь, Чейз. Ты выдумываешь оправдания, чтобы прятаться от реальности, и пытаешься оправдаться психологией, присущей гостям паршивого ток-шоу. Единственное, в чем причина всего этого, так это в том, что ты просто боишься.
— Чертовски боюсь.
— Тогда какого черта рассказывать мне все это, вместо того чтобы вышвырнуть меня, пока я не проникла в твою жизнь или твое сердце?
— Я не боюсь рисковать, Джо. Я просто не хочу играть в игры, в которые играла Лорна.
— Зачем тебе в них играть, ведь она уже выиграла?
— Нет, не выиграла…
— Как бы не так. И она продолжает выигрывать. Каждый раз, когда в твоей жизни происходит что-то отдаленно напоминающее ту давнюю историю, Лорна побеждает снова и снова. Ты, должно быть, очень ее любил.
— Дело было даже не в любви. Дело было в том, как она поступила с моими картинами. После этого я несколько месяцев не мог взять в руки кисть, пока не вернулся домой.
Джо казалось, что она и без того поняла его страх, но его отчаянный взгляд и то, как тихо он это сказал, как будто это признание шло из самых глубин его измученной души, разбудили в ее сердце боль, такую резкую и невыносимую, что она поняла: никогда она не сможет втянуть его в отношения, способные нарушить покой, обретенный им в «Тауэр-Си».
Джо снова попыталась уехать, но он поймал ее за руки и почти вырвал из седла.
— Ты сказала, что я трус, Джо. Теперь твоя очередь. Не обманывай себя и меня и не пытайся отрицать, что ты чувствуешь то же самое. Если бы тебе пришлось выбирать между мной и карьерой, ты знаешь, что бы ты предпочла.
Джо закрыла глаза. Вместе с гневом ее покинули и силы.
— Да, мне тоже причинили боль, Чейз. Но я не отказалась от надежды найти человека, который сможет полюбить во мне все: и женщину, и писателя.
Даже после того, как Чейз обидел ее — и, она знала, обидит еще не раз, — она готова была попробовать снова. Боль — такая же часть жизни, что и радость, а она хотела жить.
— Ты еще когда-нибудь будешь выставляться? — спросила она тихо, глядя в его холодные голубые глаза, затуманенные старой болью.
Чейз покачал головой и грустно улыбнулся:
— Нет.
— Это самая грустная часть твоей истории.
Он притянул ее к себе и поцеловал, понемногу успокаиваясь.
— Самая грустная часть истории была бы, если бы я оттолкнул тебя.
Джо улыбнулась, нежно разглаживая морщинки, разрезавшие его лоб.
— Нет, тебе не удастся прогнать меня.
И все же в душе она боялась, что рано или поздно он это сделает. Вряд ли они будут жить долго и счастливо и умрут в один день.
— Этим яблоням больше ста пятидесяти лет. Их посадил Мартин Коновер, мой прадед.
Джо посмотрела туда, куда указывал Чейз, и увидела старые ветвистые деревья, росшие на краю луга, где они впервые поцеловались.
