подхватив ее на руки, понес к широкой кровати в задней части палатки.
— В таком случае мне придется заняться тобой вплотную, — сказал Райф, и впервые за последние несколько дней она рассмеялась.
И он занялся. Медленно и осторожно. Слишком медленно и слишком осторожно. Когда наступила ночь, Касия достигла кульминации, а затем еще и еще, но, ощущая, что парит в звездах, она знала, что, как бы высоко она ни взлетела, ее Принц Пустыни ни за что не даст ей упасть.
Девять месяцев спустя
— А можно мне подержать одну из них?
Райф отвел взгляд от широко распахнутых глаз дочери, смотрящей на него с таким доверием, и увидел, что это младший сын Зейна дергает его за штанину.
«Ни за что, приятель».
— Только когда подрастешь, — сказал он, крепче прижимая к себе свою малютку.
Мальчик нахмурился.
— Почему не сейчас? — обиженно спросил он. — Тетя Касия разрешила Калии подержать одну, а почему мне нельзя?
— Потому что Джазмин и Амаль очень дороги мне, и я бы не хотел, чтобы ты кого-нибудь из них уронил.
— Но это несправедливо! — Племянник надул губы.
— Я знаю, — сказал Райф, не в силах сдержать усмешку, когда мальчик побежал жаловаться отцу.
«Удачи тебе в этом, дружок».
Он знал, что брат будет на его стороне. Он так же беспокоился о своих детях, как и Райф о своих. По правде говоря, с тех пор, как родились близнецы, у них появилось немало общих тем для разговоров. Каждый раз, когда Райф волновался из-за приступа колик или бессонной ночи, Зейн находил слова, чтобы его успокоить.
— Не торопись, Райф. Дай себе передышку. Подожди, пока им не исполнится пять лет и они не захотят скакать верхом быстрее, чем ты.
Вспоминая этот разговор, Райф усмехнулся.
Сколько всего изменилось за эти месяцы!
Он и подумать не мог, что, оставшись в Золотом дворце — пока его жена оправлялась после родов, — брат станет ему другом.
То, что он видел свою жену в такой боли — она рожала почти двадцать часов, — и ответственность за детей, превратили их вечное соперничество в стремление поддержать и ободрить.
Прикоснувшись губами к нежной коже Джазмин, он вдохнул ее сладкий молочный запах и, радуясь, что ее глаза наконец закрылись, понес ее в спальню.
Касия сидела в кресле у окна и кормила грудью их дочь Амаль.
Она подняла на него глаза и улыбнулась.
Боже, как он любил эту женщину! Ее улыбку, ее нежность, ее ум.
Он осторожно положил Джазмин в кроватку, как будто она была самой большой драгоценностью в этом мире. Потому что так оно и было. Она, ее сестра и его жена. Если с кем-то из них что-нибудь случится…
Он отбросил эту мысль.
О таких вещах даже думать не надо.
И стал мягко поглаживать Джазмин по ее маленькой спинке, пока та не погрузилась в более глубокий сон.
— Молодец, папа, — зевнув, пробормотала Касия. — Наконец-то тебе удалось ее угомонить.
— Дело нехитрое, — сказал он с уверенностью опытного папаши, которой вовсе не чувствовал.
Касия улыбнулась и подняла на него свои янтарные глаза — он очень надеялся, что их цвет унаследуют обе их дочери.
— Думаю, что и Амаль тоже готова, — сказала она, опустив взгляд на ребенка. — А значит, и для мамы настало время немного поспать.
Просунув палец под губы дочери, Касия оторвала маленький ротик от своего соска.
Райф почувствовал привычное возбуждение при виде ее обнаженной груди.
Последние недели поток тепла в паху, который он безжалостно контролировал, стал более настойчивым.
Каким же надо быть извращенцем, чтобы желать жену, когда она кормит грудью ребенка?
— Давай я положу ее в кроватку, — сказал он, чтобы переключиться на что-то другое.
Подержав Амаль вертикально, пока она не срыгнула, он осторожно опустил ее в кроватку рядом с сестрой — снова поразившись тому, какими маленькими и беззащитными были его дети.
Когда-нибудь они возглавят народ холади, потому что вырастут такими же умными, храбрыми и сильными, как их мать.
Но вместе с гордостью пришло и беспокойство.
Слава богу, что они еще были не готовы возглавить холади или скакать верхом на лошади, как его бесстрашная племянница. У него еще оставалось, по крайней мере, несколько лет, прежде чем ему придется волноваться о дипломатических инцидентах или сломанных ребрах.
— Сколько сейчас времени? — спросила Касия.
— Четверть десятого, — сказал он, не сводя глаз с дочерей, пытаясь замедлить приток крови к нижней части живота.
— Ты сегодня возвращаешься в лагерь холади? — спросила она.
— Нет, завтра, — пробормотал он, прислушиваясь к шороху одежды за своей спиной. Она что, раздевается? Не оборачиваясь, он пересек комнату и подошел к окну. Напротив через двор были комнаты семьи Зейна.
Обед подадут еще только через несколько часов. Может, он сумеет заинтересовать брата прогулкой? А может, пойдет прогуляться один. Ему нужно было чем-то занять себя, чтобы отвлечься от мыслей о сексе и дать Касии выспаться.
— Замечательно, — протянула она тоном опытной соблазнительницы. — Значит, у нас есть время, чтобы принять вместе ванну.
Он обернулся, удивленный таким неожиданным поворотом.
Его брови поползли вверх.
Она стояла перед ним практически обнаженная. Сквозь тончайшую ткань халата он видел темные ореолы вокруг возбужденных сосков, завитки волос, покрывающие лоно. Его член мгновенно затвердел, как древко копья.
— Кася, что ты делаешь?…
— Соблазняю своего мужа. А на что еще это похоже?
— Но тебе нужно поспать, — сказал он, его голос был хриплым от едва сдерживаемой боли в паху.
Касия знала, что чувствует. Он не прикасался к ней с тех пор, как родились их дочери.
Она согласилась на его просьбу первые четыре месяца после родов — сбив этот срок с шести, — провести в Золотом дворце.
Но если она не может вернуться домой еще месяц, то, по крайней мере, она может вернуть их сексуальную жизнь. Две недели назад доктор сказал, что у нее все в порядке, но Райф боялся прикоснуться к ней. Она пыталась дать ему время, пыталась понять. Но время шло, и она устала ждать.
Касия развязала халат, который Кэт одолжила ей для этого соблазнения, позволив тончайшей ткани соскользнуть с ее плеч.
Его ноздри расширились, дыхание стало прерывистым.
Ее тело изменилось — живот был уже не таким плоским, грудь — не такой упругой, бедра округлились, но все ее сомнения исчезли, когда их взгляды встретились.
— В чем дело, Райф? Тебе не нравится то, что ты видишь?
— Ты же знаешь, что нравится, — сказал он хриплым от желания голосом.
Страсть нарастала, ослабляя ее колени,
