Вальтер с облегчением вздохнул:
— Кстати, почему вы не были на занятиях?.. Ладно, я молчу. Один вопрос: едем просто прямо?
— Да!
Вальтер задумался. Кажется, до него стало доходить, что у девушки проблемы.
— Гм… Я могу чем-то помочь?
— Меня только что бросил любимый человек! — выпалила она со злостью и зажала рот ладонью.
— Вот подлец! Хотите, я набью ему физиономию?
— Я — серьезно.
Он досадливо крякнул, без вопросов переходя на «ты»:
— Ладно. Что будешь делать?
— В смысле?
— Тебе есть куда убежать?
— В смысле? Вы хотите предложить мне вместе убежать в какой-нибудь рай на земле?
— Я — тоже серьезно. Есть место, где ты могла бы отсидеться и прийти в себя? А то на тебе лица нет. Просто ужас!
— Ну… если только дома у родителей.
— А это далеко?
— В Праге.
— В Праге? Вот черт! И я оттуда родом.
Она горько усмехнулась:
— Мы все оттуда родом. Давайте об этом не будем, а то я заплачу.
Вальтер опасливо покосился на нее и миролюбиво сказал:
— Лети в свою Прагу, поживи там пару недель, а то и месяц, потом — вернешься.
— А как же работа?
— На черта она тебе нужна, если ты потом все деньги угрохаешь на лечение депрессии.
— Ну… не знаю. А как же ваша программа?
— Не бери в голову. Так и быть, для землячки я сделаю исключение… Договорюсь, чтобы тебя не отчисляли!
— Правда? Спасибо, Вальтер. — Она смотрела на него с удивлением.
— Ну что? Я не такой уж плохой, как могу казаться. Просто очень одинокий.
— В смысле?
— В смысле… мы могли бы стать неплохой парой. Ну… извини, конечно, сейчас тебе не до этого…
Кира с сомнением посмотрела на него и вдруг подумала: вот кому бы он действительно составил неплохую пару, так это Эльзе. Они оба — циники и помешаны на сексе. Впрочем, устраивать судьбу Эльзы ей хотелось меньше всего…
…Весь вечер Кира, скорчившись, сидела на полу и плакала. Она не нужна Дэвиду. И никогда не будет нужна. Что-то душило ее и выворачивало наизнанку, она не знала, что происходит, но чувствовала, как черные силы выходят из нее, вместе с болью и слезами.
— Мама! — шептала она надорванным голосом и не знала, куда еще заползти, чтобы наконец стало легче. — Мамочка!
Как хочется к маме! Как хочется сейчас уткнуться в ее мягкое родное плечо и нареветься вволю! Выпустить все черное, что сжимает душу, прогнать отчаяние и одиночество… Что бы ни было, но так мы устроены: в самые тяжелые моменты — хотим к маме. Если нам страшно или больно, мы кричим «мама!».
На комоде, словно в ответ на ее сиплый зов, зазвонил телефон. Кира послушно подползла к аппарату, сняла трубку и свернулась калачиком на полу. Но уже лежа.
— Алло! Кира, что у тебя происходит? Я почему-то места себе не нахожу! — Голос мамы звучал взволнованно.
И тут ее прорвало. Она рыдала в трубку, не в силах выговорить ни одного отдельного слова, она кричала что-то и плакала, плакала, плакала…
— Все-все. Все уже хорошо. Все уже прошло, я же с тобой. Кира, успокойся.
— Мама!
— В конце концов! — услышала она в трубке. — Да что же они там с тобой сделали?!! Я сейчас возьму билет и прилечу за тобой! Кирочка, ради бога успокойся и постарайся рассказать!
— Ничего они не сделали, — прорыдала она и, вспомнив Яна, снова растянула рот в плаксивой гримасе. — Мне тут ску-учно! Ы-ы-ы!
— Я так и знала! Успокойся. Это просто нервы сдают. У всех так бывает в чужой стране… Успокойся, дочка.
— Я хочу к вам, — просипела Кира. — Я хочу домой!
— Вот и замечательно!
— Правда?
— Я как раз хотела тебя позвать.
— Зачем?
— У папы в субботу день рождения, ты забыла?
— Забыла.
— Ну… бывает. Ему, между прочим, исполняется пятьдесят. Приедет много народу, мы ждем и тебя тоже. Может, прилетишь на выходные?
Кира хлюпала носом и успокаивалась.
— А сегодня что?
— Вторник. Может, отпросишься и прилетишь прямо завтра?
Кира подумала. «Есть место, где ты могла бы отсидеться и прийти в себя?» — вспомнила она слова Вальтера.
— Я попробую, мама.
— Вот и молодец. Прилетай скорее. Мы все по тебе соскучились.
— Соскучились?
— Да. А что тебя удивляет?
— Вот то и удивляет.
— Кира, опять ты за свое! А ну собирай вещи и немедленно возвращайся домой! А не то я сейчас сама поеду в аэропорт.
— Хорошо, я попробую… Мама!
— Что?
— А какая там у вас сейчас погода? — тихо спросила она, покосившись на качающиеся от ветра фонари во дворе.
— С утра было солнышко, сейчас немного туч набежало. Тепло. Каштаны все никак не облетят.
Кира тихо заскулила, представив свою квартиру и желтые ветви, заслонившие кухонное окно…
— Ну все, дочка, все. Садись на самолет и быстренько — сюда. Я тебя люблю и жду.
— Я тебя — тоже, мама. Пока.
Еще час Кира сидела на полу, вытирая слезы и раскачиваясь вперед-назад. А маленький скверик на углу ее дома сейчас так прекрасен! Там — клены, рябины и каштаны… Все — желто-красное, воздушное, нереальное… и — тишина. Только трамвайный перезвон по утрам. И что-то еще… Что-то другое, но тоже очень важное присоединялось к ее воспоминаниям. «Только, пожалуйста, не начинайте плакать без меня!» — вспомнила она веселый голос Яна и вдруг зажмурилась, обняв себя за плечи, сжавшись в маленький комочек.
— Ян! Мой Ян!.. Господи, какая же я дура!
Кира зажмурилась и сжалась еще сильней, пока ей не показалось, что сейчас хрустнут кости. Как она могла! Как у нее язык повернулся отказать ему во всяких надеждах на взаимность ради призрачной любви к Дэвиду? Ян — такой теплый, ясный, добрый — как каштан под окном. Он за два месяца стал самым родным человеком на свете. Даже… все-таки надо это мужественно признать — даже роднее мамы!
Она нуждается в нем сильнее всего! Как в друге, как в соседе, как в лучшей жилетке, в которую можно горько поплакать. Как в тот вечер, когда она пришла к нему на четвертый этаж. Тогда она не поняла, что произошло, она не поняла, что сделал Ян, однако плакать совсем расхотелось.
А еще он умеет быть другим… Он умеет быть горячим, нетерпеливым и в то же время искусным и нежным в любви; он умеет играть с ней, довести до сумасшествия, при этом оставаясь сдержанным и надменным. Он умеет доставить ей самое незабываемое удовольствие, и, похоже, готов был доставлять изо дня в день. Он… Он — великолепен. Но у него есть один-единственный недостаток: он — не Дэвид. Он просто Ян.
А Дэвид? Кира вспомнила его лицо, ладони до сих пор ощущали тепло его кожи, запах его одеколона, пропитавший одежду и волосы… Она вся пропахла Дэвидом. Ну как! Как ей теперь жить?!!
