Лесли подошла к камину и задорно посмотрела на Грегори.
— Похоже, нам не удастся погреться.
— Почему бы тебе не помочь мне? — отпарировал он.
Усмехнувшись, Лесли опустилась на колени и начала подкладывать в затухающий огонь тоненькие щепочки. Через минуту огонь разгорелся, и яркое пламя взметнулось вверх. Она торжествующе посмотрела на Грегори.
Сузившимися глазами он следил, как она снимает с рук перчатки.
— Какая ты умная, это что-то! — льстиво прошептал он.
Она ответила с легким смешком:
— Так или иначе, но теперь мы точно не замерзнем.
— Пожалуй, становится даже слишком жарко, — хитро улыбнувшись, он скинул куртку.
И в ту же секунду ее охватило безумное и безграничное желание. Но она взяла себя в руки.
— А ты как думаешь, Лесли, не пора ли нам подкрепиться? — он широко улыбнулся.
Она поднялась, подошла к столу и открыла корзину с едой. Грегори сам упаковал ее утром, и Лесли понятия не имела, что там внутри. Заглянув в корзинку, она изумленно улыбнулась: на дне лежали пачка сухого печенья, головка сыра и бутылка сухого вина. Она посмотрела на Грегори и произнесла почти застенчиво:
— Это все?..
Он коротко рассмеялся:
— Я позволил себе слегка перефразировать стихи Омара Хайяма. Он упоминал о краюхе хлеба — сыра там не было, — но вот бутылка вина была на самом деле.
Лесли выложила все на стол и медленно проговорила:
— Омар Хайям писал прекрасные стихи. Мне кажется, он действительно знал, что такое любовь.
Ее голос замер, и она поймала себя на том, что безотчетно повторяет про себя это стихотворение.
Грегори приблизился к ней.
— Может быть, это действительно самое известное стихотворение Хайама, но я бы не назвал его самым лучшим. Из всего "Рубайата" самым замечательным я считаю вот это:
Откуда мы пришли? Куда свой путь вершим?..
Но Лесли, приложив палец к его губам, продолжила за него:
В чем нашей жизни смысл? Он нам непостижим.
Как много чистых душ под колесом лазурным
Сгорает в пепел, в прах, а где, скажите, дым?
И глядя в его глаза, добавила шепотом:
— Я люблю тебя, Грегори.
Эти слова поразили его. Он приблизился к ней и жадно прошептал:
— Повтори, что ты сказала. Последние четыре слова, повтори их.
Она взволнованно повторила:
— Я люблю тебя, Грегори.
— Лесли, — медленно проговорил он, — только что я стал счастливейшим человеком на свете, — и он страстно привлек ее к себе.
За стенами хижины по-прежнему завывал ветер, но ни Лесли, ни Грегори этого не замечали. Неяркий огонь камина освещал их счастливые лица. Грегори держал Лесли в объятиях, вдыхая нежный аромат ее волос.
Теперь Лесли знала, что и ей открылась тайна любви. Любовь накатывает, подобно тому, как гигантские волны одна за другой набегают на берег. И Лесли полностью отдалась во власть этой стихии. Но это чувство не было невидимым и неосязаемым. Она могла дотронуться до него рукой, рассмотреть его. Это чувство не было бесформенным: оно приняло обличье живого человека, и сейчас этот человек стоял рядом с нею, крепко сжимая ее в своих объятиях. Теперь она знала, что впереди у нее много радостных дней — и они проведут их вместе, что ее ждет новый мир — мир его любви. Все это напоминало ей начало жизни на Земле, когда вся планета существовала лишь для двоих. Странный это был Эдем — из снега и льда, возвышающийся над миром и венчающий землю, словно огромный серебряный шлем. Снег и ветер с севера отрезали их от окружающего мира. Но рядом был Грегори, и ей не надо было другого Эдема.
В машине он улыбнулся ей:
— Я люблю тебя.
— И я люблю тебя.
Наклонившись к ней, он поцеловал ее, затем выпрямился и включил зажигание. Вдруг он коротко рассмеялся:
— Нас так долго не было, что Уилсоны, должно быть, забыли про нас.
— Да, наверное, — кивнула она. — Остается надеяться, что они не волнуются.
— Не думаю, что они беспокоятся. Они же знают, что мы собирались заехать в хижину.
Когда джип подъехал к дому, на пороге их встретила Лорен, всем своим видом выражая недовольство.
— В последний раз в жизни вам разрешили поехать за елкой, — предупредила она, когда они вышли из машины.
Грегори улыбнулся ей и невинно поинтересовался:
— А что тебя не устраивает?
— Да ты посмотри на елку! — возмущенно воскликнула Лорен. — Она же вся заледенела! И потом, как вы ее связали! Ну кто же так перевязывает елку?
Лесли взбежала вверх по ступенькам и поцеловала Лорен в щеку.
— Эта елка особенная. А что, она нам не подходит? — с этими словами она проскользнула в дом. Лорен вошла следом за нею.
— Конечно, нет, — заявила Лорен, а затем подошла вплотную к Лесли и прямо спросила:
— Надеюсь, Грегори вел себя прилично?
Лесли, собравшись с духом, посмотрела Лорен в глаза и изобразила на лице улыбку.
— Ну, конечно. Он вел себя безупречно, — она снова наклонилась к сестре и поцеловала ее в щеку.
Лорен подозрительно посмотрела на нее.
— Знаешь, Лесли, ты ни разу не целовала меня с тех пор, как однажды в детстве я случайно застала вас с Мартином в сарае: вы курили. Тебе тогда было четырнадцать. Помнишь? Ты меня тогда чуть до смерти не зацеловала, пока я не пообещала, что ничего не скажу родителям.
Лесли подняла руку вверх, словно перед присягой:
— Лорен, клянусь тебе, мы с Грегори не выкурили ни одной сигареты.
В этот вечер они вчетвером наряжали елку — не ту, что привезли Лесли с Грегори, а другую, которую Дэнни срубил после обеда. Это была высокая и стройная елочка с равномерно густыми длинными ветвями.
Все четверо дружно работали в тишине. Внезапно Грегори, стоя на нижней ступеньке маленькой лестницы, наклонился к Лорен и спросил:
— Лесли сказала тебе, что мы собираемся пожениться?
Потеряв дар речи, Лорен взглянула сперва на него, затем на Лесли.
— Нет, не сказала, — тихо ответила она наконец. Лорен снова обернулась к Лесли как бы ожидая подтверждения.
— Это правда, — отозвалась Лесли, которая вешала на елку блестящий красный шар.
Лорен в восторге захлопала в ладоши, потом кинулась к Лесли.
— Дорогая, я так рада за тебя!
Дэнни протянул руку Грегори.
— Поздравляю.
— Спасибо, — широко улыбаясь, ответил тот.
Внезапно раздался чей-то голос:
— А вы знаете, что грабитель мог бы легко проникнуть в дом и взять вас всех голыми руками?
Лесли охнула, а Лорен замерла, широко распахнутыми глазами глядя на высокого молодого человека, стоявшего в дверях.
