Рик привычно передернул затвор. Голова стала чистой, светлой и просторной – наверное, у шаолиньских мудрецов это называется «освободить сознание». У американских полицейских это называется иначе. Служить и защищать.
Они с отцом шли вдвоем, как положено, как учат в полицейской академии. Один впереди, другой чуть наискосок сзади. Прикрытие.
Сэм склонился над замком, поколдовал секунду…
Дверь знакомого Рику коттеджа распахнулась бесшумно, словно открывая путь в преисподнюю. На улице стало стремительно темнеть…
Полицейские не испытывают ровно никаких эмоций, когда входят в подобные подозрительные места. Эмоции – это излишество. В подобных ситуациях требуется четко мыслить и здраво рассуждать.
Рик шел за отцом, одновременно просматривая все уголки и закоулки темного, пустого коттеджа. Кухня – никого. Чулан – никого. Ванная и туалет – никого…
Сэм Каллахан бесшумно и легко взлетел по лестнице на второй этаж.
– Рик, прикрой!..
Запертая комната… Стенной шкаф… Спальня…
Острый, тревожный запах. Рик превратился в боевую машину, отключил все эмоции.
Запах крови.
Сэм ударил по выключателю. Свет залил комнату.
Кровать, тумбочка, трюмо у стены, два стула. Темный ковер на полу.
Рик машинально отметил: ковер был светлым. Он же заходил сюда, когда Джеки была в обмороке. Дурная полицейская привычка – если есть возможность, загляни везде, где успеешь.
Ковер был светлым. Теперь он темный.
– Папа! Не наступай!!!
Даже удивительно, что в ней оказалось столько крови. Сама она была очень маленькая. Настолько, что они с Сэмом даже не заметили ее сразу.
Пейдж Бартолби больше никогда не будет шпионить и сплетничать. Она вообще больше – не будет.
Пейдж убили жестоко и как-то неестественно. Рика едва не вырвало, хоть он и привык ко всякому за эти десять лет.
Маленькая, сухонькая Пейдж лежала в кровати, накрытая с головой пушистым покрывалом. Ее голова была почти полностью отделена от тела. На лице застыло выражение смертного ужаса. Кровь, видимо, почти полностью вытекла, пропитав простыню и ковер.
Папа Сэм, видевший за свою жизнь несравненно больше, мрачно и страшно выматерился и бережно закрыл Пейдж глаза. Рик, плававший в тумане дурноты, отметил, как осторожно, почти нежно сделал это его отец, который на протяжении последних двадцати лет терпеть не мог Пейдж Бартолби.
Они спустились вниз, и вот тут все и случилось.
Улица была перегорожена полицией, но машину Шона здесь, понятное дело, знали, так что он доехал до самой калитки.
Рик замер на месте, не спуская с Шона абсолютно безумных глаз. Старший брат вылез из машины и глупо хихикнул.
– Рик, я буквально на полчаса отлучился, просто… там дерево упало, мы объезжали…
Сэм Каллахан и Дейрдре, все полицейские, которые крутились в коттедже и саду вокруг него – все они ничего не смогли сделать.
Рик Каллахан прыгнул за руль ближайшего автомобиля и рванул с места так, что в воздухе запахло паленой резиной.
Несколько минут спустя за ним рванул второй автомобиль.
Сэм Каллахан в отличие от своего сына точно знал, что в первой машине оружия нет.
Трудно дышать. Трудно открывать глаза. Чертов свет. Чертово солнце.
Духота сводит с ума. Духота убивает.
Дома не легче, дома убивают стены.
Если бы не эта белобрысая сучка, все было бы намного легче и проще. Жизнь была бы прекрасна и легка, потому что все было бы на месте. Господин был бы доволен…
Когда мы познакомились, Адди было восемнадцать. Она была девственницей – о, благословенный жест подземных владык! Мне досталась девственница!
На самом деле я много знаю об этом. В частности то, что это совершенно безразлично – кровь черного кота или белой собаки, девственницы или отъявленной шлюхи… Я пробовал разное. Со шлюхами получалось даже лучше, особенно с дешевыми.
Потому что их никто не искал!
А потом появилась Адди. В моей жизни впервые появилась женщина, которую я хотел воистину! Я мог бы жрать песок у нее под ногами, я мог бы вылизывать ее пот…
Она согласилась стать моей женой, потому что только идиотка откажется выйти за чековую книжку с суммой… которая у меня там обозначена. И еще – моя Адди была красавицей… Но только для меня. Остальные, идиоты, считали, что заячья губа и врожденное косоглазие не могут украсить женщину…
Да ведь ее красота вовсе не в этом!
Я знал, что изнутри моя Адди все равно напоминает перламутровую розу. Все эти складочки и переливы, алая кровь… ах, я был вне себя от одной только мысли, что совсем скоро все эти жемчуга и рубины будут моими, безраздельно и беспредельно моими…
Она оказалась плохой девочкой. Злой девчонкой.
Зря я пошел у нее на поводу. Не стоило заказывать свадьбу у этой кошмарной туши в розовом. Что она может понимать в истинной красоте?
Моя девочка… она была так невинна, что подчинилась моим капризам. Я венчался с ней на Смерть – не на жизнь. Понимать это она не понимала, но мое желание выполнила. Нашу свадьбу готовила эта белобрысая девка – о, я сразу почувствовал в ней иную силу. Она, правда, вряд ли знает о ней – такая же дура, как и все остальные.
Потом все шло отлично. Просто прекрасно. Я приобщил Адди к нашим таинствам. Она познала многое, многому ей предстояло научиться. Возможно, здесь есть и моя ошибка – я очень давил на нее. Она испугалась – и побежала не в полицию, не в собственный дом, о нет. Она побежала к этой поганой ирландке!
Джеки О’Брайен украла у меня жену! Слышите?! Именно она, эта белокурая шлюха, спрятала мою нежную Адди, а потом помогла ей уехать черт знает куда – я измучился весь, пока нашел ее где-то в глуши Айовы…
О, я нашел ее. Она уже не была под влиянием белобрысой дряни и потому даже не сопротивлялась. Мы уехали из дома вместе… Она была тихая и молчаливая. Плакать я ей не разрешил.
Я сказал моей милой женушке Адди, что прощаю ее и дарю ей подарок. Это лучшее, что я могу для нее сделать. Она не понимала этого, дурочка. Ведь мы обвенчаны по законам моей церкви, и она принадлежит моему господину…
Когда я достал нож, она даже не кричала. Только закрыла лицо руками.
Я очень ее любил…
Эта старуха вообще здесь ни при чем. Она просто была излишне любопытна. Впрочем, мир мало потерял с ее уходом.
Сучка! Я иду к тебе!
Джеки вскочила с кровати, потому что ей почудился какой-то звук.
Звук был неправильным – здесь, в этом земном раю не могло и не должно было быть таких звуков.
Словно кто-то провел железом по стеклу…
Паника вновь вернулась, скрутила тугим жгутом внутренности. Ужас лишал сил, мешал двигаться, не давал мыслить здраво.
