Поляки приехали, все осмотрели, потом обед, обсуждение, все как полагается. Вроде договорились обо всем, и директор их к себе увел, а мужик у него отпросился и в свой кабинет за портфелем вернулся. Только он вошел, как зазвонил телефон.
Липатов замолчал, рассеянно подергивая ухо. Весь его вид показывал, что он не здесь, не с ними, а в тех событиях, о которых так правдоподобно рассказывал.
– А что было дальше? – Яна предвкушала концовку с разоблачением, как в рассказах О’Генри, которого она обожала и бессчетное количество раз перечитывала, учась в школе.
– Дальше все было плохо, – вздохнул Липатов, оставив ухо в покое и заметно погрустнев. – Мужик не вышел ни через пять минут, ни через десять, и только через два часа к нему в кабинет заглянула секретарша, потому что ей позвонила обеспокоенная жена зама. Зашла, значит, секретарь в кабинет, а там и нет никого… Только стоит телефонный аппарат, и черная эбонитовая трубка, снятая, лежит на столе. А в трубке той мертвая тишина.
Липатов пожевал губами, вздохнул и трагическим голосом закончил свою страшную повесть:
– Когда секретарь позвонила жене и сказала, что зама нет на месте, та не поверила и приехала. Вместе они снова осмотрели кабинет, а потом жене стало плохо с сердцем. Секретарша побежала к кулеру налить ей водички, посмотрела, а вода-то ведь в нем красная. Налила она, все же немного в стакан, глядит, а это и не вода вовсе, а кровь… Так с тех пор никто и не видел зама, ни живым, ни мертвым. А телефон этот, оказывается, на столе у Берии в НКВД стоял. Директор фабрики после этой истории самолично его молотком расколотил, а на блошиный рынок следователь приходил, расспрашивал торговцев, да только никто там больше того калеку не видел.
– А куда подевался мужик на самом деле? – Яна была сильно разочарована невнятной концовкой, потому что история захватила ее.
– Как куда, его черти взяли, в компанию к Сталину и Берии, – радостно констатировал Петрусь.
– Но если факты имели место, значит, их можно рационально объяснить? – не сдавалась Яна.
– Ну, попробуй, объясни, – кротко сказал Липатов.
– И объясню…
Яна сосредоточилась, призывая на помощь логику, которой всегда гордилась, и решение тут же пришло ей на ум.
– На самом деле, если все события произошли в реальной жизни, – Яна дождалась, пока Липатов утверждающе кивнет, – то это можно объяснить, например, так. Супружеская жизнь нашего героя не удалась, с женой они долгое время были на грани развода. Но денег на жизнь ему и так особо не хватало, а при разводе пришлось бы платить еще и алименты… И тогда он придумывает всю эту историю с телефоном и угрожающими звонками, не забывая при этом кричать всем о своей огромной любви к сыну. Он покидает кабинет через окно, а краску в кулер подмешивает заранее – при помощи каких-нибудь пигментов отложенного действия, или с помощью сообщника. И пропадает на территории огромной страны, свободный, одинокий, никому ничем не обязанный.
– Тебе бы детективы писать, – сахарно улыбнулся Панин.
– Не знаю, мне оригинальная концовка больше нравится, в ней загадка, – протянула Юля.
– А почему ты не допускаешь мистического финала? – спросила у девушки внимательно слушавшая ее Евгения.
– Что за мужиком пришел Сталин? – непонимающе похлопала ресницами Яна. – Потому что такого не бывает и не может быть.
– То есть ничего сверхъестественного не может быть? – уточнила Ольховская.
Девушка, в отличие от окружающих, понимала, о чем босс на самом деле хочет спросить у нее. Все же потребность огрызнуться возобладала, и она выпалила:
– Наверное, может. Например, если ты рассмеешься – это будет точно сверхъестественное событие.
При этих словах все как-то приумолкли, а трусоватый Петрусь и вовсе бочком покинул территорию, где становилось слишком жарко, причем не от пламени костра.
– Я много и охотно смеюсь над действительно смешными вещами, – ровным голосом произнесла Евгения, но девушка знала теперь ее уже достаточно хорошо, чтобы рассмотреть за этой маской спокойного безразличия сильное волнение. – Просто таких вещей не так уж и много, – закончила босс свою мысль.
– Как насчет анекдотов? – поинтересовалась Яна.
– Практически все они не смешные.
– Нет, они очень смешные, но не для тебя, – девушка пыталась остановиться, но налитая ей втихаря перед ужином Паниным «отвертка» мешала притормозить, как и раньше, когда она неожиданно для всех взяла гитару.
Евгения тряхнула волосами и решительно проговорила:
– Хорошо. Как насчет пари? Ты расскажешь мне анекдот и потом объяснишь, над чем там смеяться. И если там действительно есть над чем смеяться, то, даже если я не рассмеюсь, ты выиграла. Но если тебе не удастся объяснить – ты проиграла. Только еще одно условие: в анекдоте не должно быть упомянуто насилие, какая-либо неполноценность, а также дискриминация по национальному, расовому, половому и тому подобному вопросу.
– И на что спорим? – девушка ощутила разгорающийся азарт.
– Если я выиграю, ты поплывешь завтра со мной на каяке, вместо Алекса… Не сомневаюсь, что, после нескольких переворачиваний в холодную воду ты научишься смотреть на вещи с другой, непривычной для тебя стороны.
– Хорошо, – приняла условия Яна. – Тогда, если я выиграю, – тут девушка задумалась, – ага, если я выиграю, то ты освободишь меня от участия в нашей любимой экологической программе по очистке паркового пруда.
Евгения вместо ответа подошла к помощнику, протянула ей руку, и, дождавшись, когда она крепко обхватит ее ладонь своей, приказала:
– Сережа, разбей!
Панин беспрекословно повиновался, и спорщицы расселись на бревна напротив друг друга.
– Я думаю, вам понадобится компетентное жюри, – бархатно произнес Липатов.
– Готов участвовать, – тут же весело откликнулся Панин.
– Ничего не получится, я в курсе, что вы оба давно очарованы моим помощником, а значит, не сможете быть беспристрастными, – отмахнулась Евгения. – Вот Николай Петрович будет гораздо более справедлив.
– Э, нет, у меня тоже есть право на отвод, и, пользуясь им, я исключаю этого присяжного заседателя из состава жюри, – немедленно заявила Яна.
– Хорошо, как насчет Юли?
– Только не я, – в голосе секретаря прозвучал ужас, – вы дороги мне обе!
– Значит, точно Юля, – согласилась на предложение Евгении помощник.
Панин подхватил гитару и сыграл блантеровский «Футбольный марш».
Евгения сложила руки на коленях и посмотрела на девушку. Яна поправила заметно отросшие в последнее время волосы, лихорадочно пытаясь вспомнить хоть один по-настоящему смешной анекдот, отвечающий заданным условиям. К ее отчаянию, поиск не выдал нужных результатов. Девушка совершенно растерялась и, под выжидающим взглядом боса, никак не могла мобилизоваться.
