Он усмехнулся.
— Представляю. Как он сейчас? Заснул?
— Да, наконец-то.
— Хорошо. Переоденься, заверни Джеки в одеяло и принеси его в гостиную.
Вероника немедленно ощетинилась миллионом невидимых иголок.
— Это с чего это?!
Джон шагнул к ней, заглянул в глаза. Голос звучал мягко, но стальной блеск из-под ресниц был хорошо знаком оторопевшей Веронике.
— Просто сделай то, что я сказал. Иначе я сделаю это сам.
— Я не сошла с ума? Мы говорим о твоем сыне или о тюке с тряпьем?
— Мы едем на холмы. Для Джеки приготовлен праздник. Жители деревни сделали это специально для него.
Вероника вытаращила глаза.
— Но… у него же не день рождения… Он испугается!
— Они все знают, что у него… проблемы. Именно поэтому холмы и ночь. Джеки будет просто спать, а люди посмотрят на него.
— Но если он проснется…
— Давай не будем бояться того, что еще не произошло. Ночью он всегда спит крепко.
А проснется — с ним будешь ты. Если поедешь, разумеется. В противном случае с ним буду только я.
— Но я устала…
— Что ж, твой выбор.
Он шагнул к двери, и Вероника вцепилась в мускулистую загорелую руку.
— Ты опять делаешь это! Ставишь меня в безвыходное положение! И все из-за каких-то посторонних людей!
— Ты плохо знаешь феодалов, синеглазая. И их вассалов тоже. Все эти «посторонние» знали Джеки. Они поздравляли меня с его рождением, а потом плакали и молились за него, узнав о пропаже. Они — многие из них — помнят мальчишкой меня. Дик-мельник научил меня ездить на мотоцикле. Мэтью Оуэн резал мне игрушки их коры, лучшие игрушки в мире, хотя, как ты понимаешь, у меня было все самое дорогое… Это моя родина, Вероника. Я — ее часть, а она — часть меня. И мой сын тоже — часть меня. И родины.
Вероника кивнула и очень тихо и просто сказала:
— Я сейчас. Джон, я… я просто не поняла. И хотела защитить Джеки.
— Я знаю, синеглазая.
На этот раз Вероника действительно оделась очень быстро. Вещей у нее с собой было немного, так что выбор оказался прост. Белое льняное платье, простое, слегка приталенное, доходящее до щиколоток.
Черные локоны она заколола на макушке, оставив на свободе всего несколько крутых прядей. Губы чуть тронула розовой помадой… Подошла к зеркалу…
На нее смотрела красавица, луговая русалка, фея здешних холмов, загадочная и очаровательная… Не слишком ли?
Реакция Джона была ожидаема, но все равно приятна.
— Ты красавица, Вероника!
Она нервно передернула плечами, чувствуя, как поползли по позвоночнику юркие змейки.
— Это платье стоило два фунта в одной лавочке на Брикстон-роуд.
Вот что ты умеешь, Вероника Картер, так это небрежно и остроумно отвечать на комплименты!
Она с позором бежала в детскую, где осторожно завернула крепко спящего Джеки в одеяло. Джон склонился над ее плечом, его дыхание опаляло обнаженную шею девушки. Вероника пискнула:
— Ты понесешь сумку с вещами… там памперсы, салфетки… на всякий случай.
— Вероника?
— Да?
— Спасибо. Я знаю, что ты до смерти устала, и ценю твое согласие.
— Я большая девочка.
— В этом я не сомневаюсь, но тебе придется… может прийтись нелегко.
— Почему?
— Ты — сестра Марго.
Она похолодела.
— Они… ее не любили?
— О нет!
— Но я — не она.
— О да! Но не все об этом знают. Нам стоит показать людям, что нас связывают совсем другие отношения.
Вероника подозрительно прищурилась.
— И как мы это сделаем?
— Ну, например, будем почаще улыбаться друг другу. Возьмемся за руки.
— Это плохая идея!
— Хорошая, хорошая. Ты же не хочешь, чтобы на тебя смотрели, как на врага?
— Но я…
— Вот и отлично. Это просто спектакль.
— Я не уверена…
— И не надо. Сегодняшний вечер не для тебя. Он для них. Это хорошие люди, и им хочется видеть сказку с хорошим концом.
— А если Джеки придется: уехать со мной?
— Вполне возможно. Но это случится не сегодня. Пока же я должен… Я — лорд.
— Я понимаю. У тебя есть перед ними обязанности.
— Я польщен, что ты это понимаешь. И удивлен. А еще — рад. Пошли.
С этими словами молодой лорд подхватил сумку и быстро вышел из комнаты.
Очарование вечера улетучилось. Вероника закусила губу, чтобы не расплакаться. Джон Леконсфилд прав, тысячу раз прав, и это очень плохо. Джеки должен остаться здесь, у себя дома. Должен вырасти на этой земле. Должен полюбить своего отца. Обрести настоящую семью. А не сиротскую замену семьи в виде тети Ви.
Она едва сдержала рыдание. Твоя судьба, Вероника Картер, будет ничтожна и ужасна. Ты сделаешь для этого ребенка все, а потом останешься одна. Совсем одна. Навсегда.
И с этим уже ничего не поделать.
В машине их уже ждала Вера, а рядом с водительским местом притулился маленький сгусток тьмы, непрерывно бормочущий и сердитый даже на вид. Нянька Нэн.
Вероника слегка замешкалась, неловко перехватывая Джеки, и тут случилась удивительная вещь. Нянька Нэн в одно мгновение ока вылезла из машины и спокойно забрала Джеки из рук Вероники. Ловко и легко укачивая его маленькими ручками, нянька пробасила неожиданно громко:
— Садись, дева, не то брякнешь дитя об машину. Да не бойся! Кто к няньке Нэн в руки попал, тот всю обедню проспал. Это в МОЕ время так говорили. Ах, воробушек, косточки тонкие, личико грустное, мука его мучила, горем пузико пучила, теперь потеплеет, прильнет к своему, станет нашим…
Вероника зачарованно вслушивалась в диковатые сентенции нянюшки, машинально расправляя платье и садясь в машину. Странно, но Джеки, обычно очень чутко спавший на чужих руках (о бедная Джованна, однажды осмелившаяся погладить его по головке поздней ночью! Она уверяла, что оглохла дня на три.), в объятиях нянюшки расслабился и зачмокал губками, что свидетельствовало о его полном и безмятежном спокойствии. Странно было и то, что сама Вероника не испытала ни малейшего беспокойства. Видимо, нянька Нэн действительно была всегда… и всегда укачивала детей. Когда не колдовала.
Наконец машина тронулась. Уже через несколько минут стали видны пляшущие на холмах огни, а вскоре до ушей Вероники донеслись и звуки волынки. Джон поймал ее фиолетовый взгляд в зеркале и подмигнул ей.
— Все в порядке?
— Не знаю. Нервничаю немного.
— Боишься их? Не бойся. Они тебя полюбят.
— Уверен?
— Почему нет? Ты красивая, добрая, хорошо ко мне относишься, мама рядом с нами, не говоря уж о нянюшке Нэн.
— Это важно?
Нянька Нэн авторитетно подтвердила:
