Витторио запустил руку в волосы и долго молчал; когда же он, наконец, заговорил, в голосе его звучала глубокая печаль:
— Я не знал, что это оставило такой след в его сердце. Он очень любил Хьюго. Наверное, в его сознании удар колокола связан с потерей дорогого и любимого человека. — Он бросил быстрый взгляд на Лили. — Может быть, он подумал, что на этот раз потеряет тебя, — тихо закончил он.
Слова эти поразили Лили в самое сердце. Теперь она понимала, как сильно нуждался в ней Карло, нуждался в ее женской, по-матерински нежной любви. Ей стало больно, ведь она тоже любила его, а ему действительно предстояло потерять ее. Завтра она уедет в Англию, уедет, как только рассветет. Остаться здесь для нее было слишком мучительно. Лили встала и вяло побрела на кухню, чтобы налить себе стакан вина. Потом она долго стояла у двери прачечной, бессмысленно уставившись на тенистый маленький дворик. Солнце уже садилось, уступая место ночной тьме… Да, она уедет, она должна уехать, и Витторио не остановит ее. Она грустно улыбнулась уходящим за горизонт виноградникам, словно прощаясь с ними. Если бы Витторио хотя бы попытался ее удержать, может быть, все еще сложилось бы по-другому. Поглощенная этими невеселыми мыслями, Лили не заметила, как совсем стемнело. Возвратившись в кухню, она удивилась — Витторио все еще был там.
— Что ты тут делаешь?
— Готовлю ужин, — ответил он, — у меня крошки не было во рту чуть не с самого утра, и у тебя, кстати, тоже…
— А как же Карло? Ты что, опять собираешься бросить его одного ночью?
— Карло не…
— …Не обделен ни любовью, ни средствами… — едко отозвалась Лили.
— Да прекратишь ты, наконец, или нет? — гневно оборвал ее Витторио. — Мой сын находится в полной безопасности, он спокоен и здоров, ему — во всяком случае, в данный момент — гораздо лучше, чем нам с тобой. — Он помолчал, словно собираясь с мыслями. — Лили, мы должны решить, как нам жить дальше, а потом уже обсудим, как быть с Карло. За него не беспокойся, с ним Джина, которую он любит. Она тоже его любит, и…
— Кто она, эта Джина? — насторожилась Лили. — На нее можно положиться?
— Джина замужем, у нее есть собственные дети, она добрая и великодушная женщина. Такова же и ее сестра, которая в данный момент присматривает за детьми самой Джины. В итальянских семьях так принято, мы все помогаем друг другу в беде. Просто мы все — одна большая семья!
Лили вдруг ощутила чувство жгучей зависти. Раньше она и не подозревала, что бывают такие отношения между людьми, — не знала, пока не приехала сюда, на холмы Тосканы, и не увидела сама, как держатся друг за друга эти люди, как они дорожат семьей, членом одной из которых могла бы стать и она. Но в ней играл дух противоречия.
— Да, в ваших семьях своеобразные отношения. Я впервые столкнулась с этим уже в самолете, встретив бедного Карло, возвращающегося домой после первого семестра в интернате, расположенном за тысячи километров от дома. Ему было семь лет, и…
Витторио резко швырнул нож и, схватив Лили за плечи, повернул ее к себе лицом. Его глаза потемнели от гнева. Он заговорил сквозь сжатые до боли зубы:
— Моему сыну уже почти восемь. Он не по годам умен и сообразителен. Британия дает лучшее образование в мире. Я желаю своему сыну только добра, его счастье для меня превыше всего на свете. И я не отрываю его от семьи, просто потому, что у него ее нет. У него нет ни братьев, ни сестер, ни матери, ни бабушек и дедушек. Семьи Росси больше не существует, остался только я, и, видит Бог, я делаю для мальчика все, что могу! Неужели ты этого не видишь, не понимаешь?
Лили смотрела на него, и долго сдерживаемые слезы вдруг закапали из ее глаз. Очнувшись от гнева, Витторио ослабил хватку, и девушка выскользнула из его рук. Она провела языком по пересохшим губам, чтобы произнести слова, которые рвались наружу из самой глубины сердца.
— Да, Витторио, — произнесла она хрипло. — Я понимаю это, я понимаю это потому, что… потому, что многое из того, о чем ты говоришь, испытала на себе!
Руки Витторио бессильно опустились; поднявшись к себе в спальню, она плотно прикрыла дверь, пытаясь подавить рыдания. Да, она действительно все это испытала на себе. Она не хуже многих знала, каково человеку расти без семьи, и порой даже гордилась тем, что самостоятельно сумела так хорошо приспособиться к жизни. Но теперь ей было больно. Она так хотела стать частью чьей-нибудь жизни, стать нужной, необходимой кому-то. Но для всех вокруг она оставалась посторонней. Возможно, отец любил ее, но он ушел из жизни. Ее мать всегда была целиком поглощена своим несчастьем, хотя нельзя сказать, что она совсем не заботилась о Лили. И вот теперь — не судьба ли это? — она полюбила человека, который не был свободен, не мог платить любовью за ее любовь и дать ей то, о чем она всегда так мечтала — семью…
— Кофе.
Лили подняла глаза, слегка удивленная тем, что не услышала, как он вошел. «Жалость к самому себе иногда так поглощает человека, что он полностью отключается от окружающего мира», — подумала Лили с досадой. Она зажгла свечу у кровати, хотя особой необходимости в этом не было — лунный свет ярко освещал спальню. Она села и подтянула ноги, прислонясь к высокой, резного дерева спинке кровати и взяла принесенную Витторио чашку с кофе.
— Спасибо, — тихо проговорила она.
— Тебе спасибо, что поставила меня на место: это иногда просто необходимо, — произнес он не свойственным ему мягким тоном. — Я как-то забыл, что и на твою долю выпало немало грусти и одиночества.
— Я не нуждаюсь в сочувствии или жалости…
— Не в этом дело. — Он присел на край кровати. — Ты прекрасно держишься…
— И отеческой заботы мне тоже не нужно!
Витторио глубоко вздохнул:
— Что я должен сделать, чтобы ты перестала так реагировать на мои слова?
— Ничего, и ты сидишь на моих ногах.
Он чуть отодвинулся от нее и отхлебнул кофе.
— Мы можем поговорить о Беллини?
— Почему бы нет? — ответила Лили. — Ты, вероятно, хочешь собрать полную и точную информацию о его действиях, прежде чем решить, «разбираться» с ним или нет?
— Я уже знаю достаточно для того, чтобы сделать с ним то, что партизаны сделали с Муссолини, — хмуро сказал Витторио. — Он оскорбил тебя и испугал моего сына. Но мне нужно знать, с чего все началось, почему он так повел себя?
— Почему?! — возмущенно переспросила Лили. — Ты хочешь сказать, что я спровоцировала его? Так ты считаешь, в происшедшем виновата я!..
Витторио был невозмутим.
— Послушай, Лили, если ты и дальше будешь передергивать каждое мое слово, я уйду, потому что не хочу, чтобы ты спровоцировала меня. Ты ведешь себя как капризный ребенок, и меня удерживает только то, что я знаю, каково у тебя на душе, и хочу помочь тебе.
