стала человеком.
— Стану, мама, не переживай. Ты сейчас о себе лучше думай.
В палату входит медсестра, держа в руках какие-то забитые доверху пакеты.
— Вам тут передали, — обращается ко мне и, предугадывая мой вопрос, кивает в сторону двери. — Молодой человек.
— Да? Спасибо, — краснею, заметив внимательный взгляд матери.
— Кто это, Лола? — спрашивает она, когда медсестра выходит, убрав капельницу и померив маме давление.
— Это… Друг. Один друг.
Ну не выкладывать же матери нашу с Бесом историю знакомства? Она далека от «прекрасного», не хватало, чтобы маму хватил еще один удар.
— Друг. — Усмешка на её губах какая-то уж слишком горькая. — Выходит, это правда.
— Ты о чем, мам?
— Значит, всё это правда, — качает головой, сжав губы в тонкую линию.
Когда мама расстроена или злится, она всегда так делает. И глаза её цвета крыжовника становятся темнее.
— Мама, не понимаю, о чем ты говоришь?
— Я всё видела, Лола. Видела, как ты целовалась на виду у всех, — говорит это мама и поворачивается ко мне — в её глазах стоят слезы. — Доченька, разве для этого я тебя растила? Боже, что она имеет в виду???
* * *
И кому, интересно, понадобилось делать такую подлость? Зачем скидывать моей маме видео нашего с Никитой поцелуя? Если мои догадки оправдаются, то просто… капец! Неужели Баринова решила действовать настолько грязными методами???
— Мам, ты, пожалуйста, не плачь. — Беру себя в руки и пытаюсь успокоить мать. Сейчас мне нужно сосредоточиться на этом, об остальном подумаю завтра.
— Как же не плакать мне, Лола. Люди такое говорят…
Говорят, блин. Когда они не говорят? В прошлый раз с моим поступлением в столицу тоже много легенд было сложено.
— Мам, — опускаюсь возле кровати на колени так, чтобы наши с мамой лица были на одном уровне. — Я тебе клянусь, что всё это не правда.
— А как же видео?
— Это… Это дурацкая игра среди студентов, не больше. Я проиграла, поэтому мне пришлось выполнять действие, которое загадал победивший. Ты же знаешь, сейчас любят всякие челленджи…
— Правда? — вижу по глазам, что маму разрывают сомнения. То ли верить мне, то ли верить слухам.
Немного обидно, но отчасти я понимаю, чем вызвана такая реакция. Предательство близкого человека наложило такой отпечаток на характер мамы, наверное, поэтому даже между нами никогда не бывало доверительных (на сто процентов) отношений. Сколько себя помню, мне постоянно приходилось доказывать то, что я её не подведу.
Однако моя любовь и привязанность к этому человеку всегда была сильнее обид.
— Правда, мам, — говорю, мечтая лишь об одном, чтобы в этот раз она поверила мне, родной дочери, и перестала убивать себя ненужными нервяками.
По слабой улыбке матери понимаю, что сегодня небеса меня услышали. Мы еще долго с ней разговариваем, на удивление, у неё даже настроение меняется, становится более веселым, но потом она меня саму чуть до удара не доводит.
— Ой, батюшки! — роняет из рук кружку, хорошо, хоть пустую.
— Что такое? Сердце? — испуганно подскакиваю с места и подбегаю к матери. — Опять плохо? Давай врача вызову?
— Нет, нет, нет! — успевает схватить меня за руку в самый последний момент. — Доча, я, это… Кота завела себе.
— Господи, мама! Я уже подумала… — Прости, ты же меня знаешь. — Знаю. Так что с котом?
— Меня ведь увезли в больницу, а я даже не знаю, где он, как он. Может с голоду там помирает бедняга.
Выдыхаю, вот реально выдыхаю, когда понимаю, что это и есть истинная причина её настоящего волнения.
— Мам, давай ключи, я свои забыла. Зовут-то хоть как его?
— Кого?
— Кого-кого, кота, конечно.
— Афанасий. — Не могу удержать смешок. — Чего смеешься? В честь дедушки.
— Ладно, ладно, — поднимаю ладони вверх в примирительном жесте. — Не переживай, я за ним прослежу.
Шутки шутками, но, надеюсь, характер у кота будет чуть полегче, чем у деда.
Как ни странно, выхожу от мамы в приподнятом настроении, пообещав, что еще заеду к ней и завезу кое-какие вещи из дома. А еще сфоткаю нового обитателя нашей квартиры, чтобы она убедилась в том, что он жив и здоров.
— Ну как, все хорошо? — голос Никиты застает меня врасплох.
Я знала, что он здесь, но я не думала, что он будет ждать меня столько времени. Не думала, блин. Кажется, у меня думалка окончательно сломалась, всему виной стресс и недосып.
— Да, маме уже лучше. У меня к тебе еще одна просьба, — подхожу ближе.
— Да?
— Мы можем съездить к нам домой?
— Да, можем.
Сухой тон Никиты — это именно тот тон, который я заслужила. Сама ведь его оттолкнула, поэтому грех теперь жаловаться.
Ох, Лола, ты уж определись, чего хочешь, а потом воплощай в жизнь.
Когда мы с Бесом заходим к нам домой, я сразу понимаю, какую фатальную ошибку совершила. Надо было попросить подождать его в машине, потому как, во-первых, вряд ли наша старенькая двушка произведет на него приятное впечатление, во-вторых, соседки! Две самые отъявленные сплетницы нашего района как раз щелкали семечками на скамейке соседнего дома, когда мы заехали во двор. Они просканировали Никиту с головы до ног, и я уверена, что уже завтра разнесут свежую новость о том, что дочка продавщицы Люды завела себе богатенького парня в столице…
— Мау! — из тяжелых мыслей меня выводит душераздирающий крик, явно не принадлежащий человеку.
— Это еще что за…
— Афанасий! — восклицаю я взволнованно, не дав договорить Никите.
— Афанасий?
— Это мамин кот. Мы из-за него сюда приехали.
Никита издает короткий смешок и качает головой:
— И почему я не удивлен?
А мне вот что-то становится не до смеха.
— Мау, мау, мау! — Крики повторяются и сопровождаются каким-то сторонним шумом, будто кот бьется головой или другой частью тела.
Неужели он настолько обезумел от голода? Или от одиночества? Как долго просидел взаперти один? А вдруг с ним что-нибудь случилось?
— Афанасий, кс-кс-кс? — снимаю обувь и прохожу внутрь, на кухню, откуда слышны звуки.
Бес скидывает свои белоснежные кроссовки и следует за мной. И слава богу, как хорошо, что он не остался в машине, потому как одна я бы не справилась!
— Афанасий! — удивленно оглядываю кухню по сторонам, не понимая, где сам кот.
— Мааау! — Уже жалобнее, но зверя самого не видать. Мистика, честное слово!
— Он застрял там, — Никита снимает с себя кожанку и, взяв стул, подходит к плите.
— Я его не вижу, — удивленно развожу руками.
— И не увидишь, пока не вытащим, — поднимается на табуретку, и только сейчас я понимаю, о чем он.
Ну конечно, вытяжка!
— Наверное, услышал шорох, подумал, что это мышь,
