а рубило в сон.
Улыбка её давит на какие-то чувствительные точки. Раздувает за грудиной тлеющие угли. Не смотрю в глаза, чтобы удержать самообладание. Стягиваю футболку и внушаю себе: «Контроль, Юра. Держи контроль. Дыши». Повторяю, как мантру, и ровно выдаю:
– Бывает.
Нельзя сейчас вываливать на неё всё, что нагромоздил в голове. Для этого и тренил два с половиной часа. Никогда столько усилий не прикладывал, чтобы выстроить логические цепочки, как действовать дальше. Пока штангу отжимал, мысленно скидывал в топку весь свой бред. Пережигал лишние эмоции, перерабатывал. Рядом с ней всё насмарку. Опять вытягивает из глубин меня какие-то неведомые ощущения. Самый верный способ отвлечься – занять себя чем-то.
Закрылся в своём домашнем мини-кабинете, но не могу открыть ни бумаги по сделке с Буше, ни ноутбук. До тошноты!
Прав Кир, что мы долгий путь прошли. Сделка очень важна. Не подпишем – это шаг назад. Месяцы уйдут, чтобы найти другого партнёра. Раньше выдержка и хладнокровие меня не подводили. Сегодня… Мозгом понимаю, что Кир прав, зря я сцепился взглядами с французом. Но ведь чёртов Буше не уступал. Что я должен был сделать? Как чмошник потупить глазки в пол? Я и так себя в мыслях к стулу пригвоздил, чтоб не сорваться и не расквасить его наглую морду. Язык как мог за зубами держал, чтобы не рявкнуть: «Какого… ты пасёшь?»
Пока не думаю об этом, вроде отпускает. Только вспомню, как он Нику пожирает глазами, как его ноздри раздуваются, как он задышал – всё внутри перекручивается. В жар бросает. В фантазиях миллион раз порвал его на куски.
Это не я. Не узнаю сам себя. Никогда так дико не ревновал. Бесит, когда столько сил надо, чтобы держать себя под контролем! А она? Почему так себя повела? Скрыла свои поиски какой-то фамильной информации этого Буше. Кто её просил? Ни словом не обмолвилась. И за столом изъяснялась с ним на французском, когда он прекрасно русскую речь понимает. Зачем?
За ужином оба молчим.
– Давай поговорим. Я всё испортила, да? Ты не хочешь меня видеть? – дрожащим голосом нарушает тишину Ника.
Я выравниванию дыхание и ровным тоном отвечаю вопросом на вопрос:
– Расскажешь?
– Что именно?
– О вашем разговоре с Буше. Как он тебя назвал? Что ты ему ответила?
Она нервно и как-то испуганно переставляет посуду на столе. Упираюсь в неё взбешённым взглядом и давлю:
– Ты же хочешь поговорить. Я слушаю. Отвечай на вопрос.
Фыркает и вздёргивается. Несколько секунд молчит, затем словно выдавливает из себя:
– Я сама еле сдержалась, чтобы не послать его. А у тебя с ним дела. Не хотела портить тебе настроение… Он ошибся. Извинился.
– Ника, ты пришла туда со мной. Я мужчина, я должен был тебя защищать!
– Извини, я привыкла сама…
– Отвыкай! – грубо обрываю её, она даже вздрогнула. – Ты со мной! Я должен знать, что с тобой происходит. А ты скрываешь. Почему не сказала, что искала документы?
– Юра, вы все были так напряжены эту неделю. Я хотела помочь. – глаза на мокром месте, голос дёргается. – Понимаешь, меня учили смотреть в человеческую суть. Что ему на самом деле нужно? Что заденет душу? Когда ребята отправили мне снимки, я даже не знала будут ли они уместны. Не хотела тревожить тебя понапрасну. А когда французы хихикали надо мной, во мне что-то перевернулось, я сказала, что у меня другая профессия, и он может закатать губу. А потом вспомнила про фотографии и решила их использовать, чтобы им стыдно стало. Потому что я готовилась к встрече, а они приняли меня за…
Слово обидное выговорить не может. Веки опускает и по щекам катятся слёзы. Крупные такие. Какого чёрта на меня это так действует?! Будто моё оголённое сердце протащили прямо по асфальту. Жжёт. Адски. Женские слёзы вроде вода, почему так прожигают мужскую душу?
Максимально стараюсь контролировать голос. Говорю успокаивающе:
– Ника, ты умница и всё хорошо придумала. Но в будущем я хочу знать о таких вещах, понимаешь?
– Кажется, да. – смахивает слёзы и поднимает на меня взгляд. – Ты злишься не потому, что я вообще это сделала, а оттого что тебе не сказала?
Глаза мокрые. Яркие. Бездонные. В моей груди формируется тугой и жгучий клубок ядерной энергии. Разгорается, охватывает всю грудную клетку, несётся в горло и обрывает дыхание…
– Да. – всё, что получается ответить.
Ника кивает головой, собирает посуду. Ходит туда-сюда от стола к посудомоечной машине и обратно. Я жду. Вижу, что в глубине себя что-то наскребает. Копит слова или силы. Внутри неё что-то свербит. Так и есть.
– А ты ничего не хочешь мне рассказать?
– О чём?
– О тебе и Ларе? У тебя с ней что-то было?
– У меня с её старшим братом – дружба. Мы учились вместе: Грач, Кир и я. Кир устроил её к нам на работу после того, как она закончила институт.
Говорю ровно, потому что это правда. И Лара у меня эмоций не вызывает.
– Ты ей нравишься. – с ехидной улыбкой заявляет Ника.
– Ничего не было. – твёрдо заверяю я.
– Почему? Потому что она сестра твоего друга? – допытывается она.
– Она намного младше, она не в моём вкусе, и да – она сестра Грача, а значит и мне, как младшая сестра. – привожу, как мне кажется, весомые аргументы.
Ника глубоко вздыхает. Успокаивается и вдруг спрашивает:
– Почему Грач?
– Его вообще-то Пашкой зовут. Павел! Когда мы учились, он был весь чёрный, носатый и долговязый, поэтому Грач. – улыбаюсь ей в ответ. – Ну и ещё фамилия у него Грачёв.
– Аха-ха-ха! – заливается Ника, а я тяну её за руку к себе на колени.
– Иди ко мне.
Ника обнимает меня, кладёт голову на плечо и грустно выдыхает в шею:
– Давай никогда не ссорится. Мне так плохо, когда мы молчим.
Я зарываюсь в её волосы и шепчу:
– И мне…
Беру в ладони лицо Ники, захватываю ртом её губы, и больше мы не разговариваем на острые темы.
Бурсин
Утром запланирована контрольная встреча с французами в нашем офисе. Конференц-зал готов. Мы перекинулись с Кириллом парой слов о вчерашнем. Ждём. Гости опаздывают, как всегда.
Я уже понял, когда Бог раздавал пунктуальность, французы стояли последними в очереди, по-видимому японцы взяли сразу две, поэтому французам не досталась ни капли пунктуальности. Наконец-то опоздунов привёз Данил (водитель Макеева). Я беседую с Ириной Павловной (со своим экономистом) в коридоре у входа в зал совещаний. Буше поднимается по лестнице, опираясь на белую трость. Как жених, весь в
