Сьюзен нечем было ни оправдываться, ни защищаться от правды. Она не осознавала, что Шейн будет использовать их брак как оружие против Люка. Это был чистый эгоизм — не открыть Люку всей правды сразу, как только она узнала ее.
У него были все причины ненавидеть ее и веский повод сомневаться, может ли он доверить ей воспитание своих детей. Как бы сильно Сьюзен ни желала ребенка, она отдавала себе отчет, что стала наихудшей кандидатурой на эту роль. Ее опыт опекуна был просто чудовищным.
— Если это может оказаться хоть каким-то утешением, могу заверить, что ненавижу и презираю себя намного больше, чем ты сам когда-нибудь сможешь, — сказала она, глядя на свои дрожащие пальцы, нервно крутящие обручальное кольцо. — Я подвела и разочаровала всех: тебя, Бутча, моих родителей. Будь хоть малейшая возможность изменить прошлое, я бы с радостью сделала это. Но я не могу.
И он вряд ли когда-нибудь сможет простить ее.
Лицо Люка было отражением его гнева и крушения всех надежд. Когда он заговорил, голос звучал жестче, чем ей доводилось слышать прежде.
— Никто не может изменить того, что уже случилось. Мы просто должны жить с осознанием последствий своих поступков.
Сьюзен осмелилась взглянуть на него. Значит, одним из таких последствий стала его неспособность принять ее любовь? Неужели он никогда не сможет доверять ей так же полно, как она доверяет ему? Или, и того хуже, правда разрушит те ростки чувства, что пробуждались в нем? Физическое влечение? Супружеские обязательства?
Она должна знать.
— Ты хочешь, чтобы я собралась и ушла? — заставила она себя задать вопрос.
Он резко обернулся, сурово нахмурился.
— Что ты имеешь в виду?
Но рыдания перехватили ее горло, и Сьюзен не смогла выдавить больше ни слова. Только ее затуманенные слезами глаза пытались найти глаза Люка. Неужели он отрекается от их брака?
— Это ничего между нами не меняет, — сказал он, когда, наконец, осознал, что же именно она хотела сказать. — Мы поженились, чтобы быть вместе «и в горе, и в радости», помнишь? Я говорил серьезно, когда пообещал, что никогда не отпущу тебя.
Ее охватило чувство огромного облегчения. Если он думал, что она хочет оставить его, то жестоко ошибался. Несмотря на его отвращение, она не готова была отказаться от их отношений, поставить на них крест. Он может не хотеть ее любви, но это не уменьшает ее.
Сьюзен отчаянно нужен был шанс искупить свою вину. Ей надо было заслужить его любовь и доверие и, быть может, залечить раны, нанесенные ее самолюбию.
Осознание долгого, трудного пути, открывшегося перед ними, сделало ее слабой, невероятно, невозможно слабой. Слишком большое напряжение и практически бессонная ночь довели почти нереальную ситуацию до невыносимой остроты. Сьюзен ощущала себя совершенно обезумевшей, на грани истерики.
Без единого слова она повернулась и вышла из комнаты.
Он не последовал за ней.
Несколько следующих недель прошли для Сьюзен в тумане сплошных беспокойств. Люк вечно работал от рассвета до заката, а иногда почти круглые сутки. Она проводила не меньше времени с кобылами, пока не появились жеребята.
Когда им удавалось вместе добраться до постели, Люк притягивал ее к себе, но Сьюзен знала, что секс для него служил больше средством снятия физической усталости, нежели удовольствием, как должно было бы быть. Он держал себя под таким строжайшим контролем, что она порой удивлялась, зачем он вообще все это затеял.
Время сексуальных открытий и любовных игр осталось позади. Ушло, чтобы уступить место старательно контролируемому сексу. Он никогда не оставлял ее тело неудовлетворенным, но сердце Сьюзен истекало кровью каждый раз, когда он обнимал ее.
Ей легко удавалось заполнить свои дни тяжелой работой и самыми разными делами, но сон приходил с трудом, даже когда она доходила до полного изнеможения. Сьюзен не хотела больше физических срывов, поэтому следила за собой, старалась вовремя есть и отдыхать, когда предоставлялась возможность.
Она проводила бесконечные часы в размышлениях о том, как добиться доверия Люка, сломать возведенные им барьеры. Она никогда не критиковала его, ничего не просила. Только твердила себе, что надо быть терпеливой, но ничто, ничто не помогало.
Это было настоящей пыткой — находиться так близко к нему, что можно протянуть руку и прикоснуться, и знать, что он встретит в штыки любое проявление нежности с ее стороны. Его отношение исключало интимность любого сорта.
Иногда она тосковала по поцелуям, которые были свидетельством более глубокого голода, чем физиологический. Тосковала по возможности уютно свернуться клубком рядом с его большим теплым телом, но не осмеливалась сделать ни одного движения, чтобы не оказаться отвергнутой.
Она ходила, как в тумане, беспокойно спала по ночам, думая о том, сколько же еще времени должна расплачиваться за прошлые свои ошибки, за то, что ей не хватило веры в Люка, когда это было жизненно важным. Сколько пройдет времени, пока к Люку вернется вера в нее? В них? В их отношения?
Нервы Сьюзен совсем истрепались, она стала слезливой, плакала по малейшему поводу. Люк худел, и Роза суетилась вокруг них обоих. Ни один не ел как следует, и было совершенно очевидно, что и спят они далеко не лучшим образом.
Один раз Джон даже сказал, что оба они выглядят хуже некуда. Они отмахнулись, сделав вид, что это следствие напряженного периода на ранчо. И отчасти это было правдой. После увольнения Рода Мэттьюза у Люка не хватало работников, а в это время года трудно было нанять новых.
Дела шли из рук вон плохо. В работе постоянно возникали трудности, и намного больше обычного — как со скотом, так и с оборудованием. То ворота совершенно необъяснимым образом оставались открытыми, и животные разбегались, то машины вдруг выходили из строя.
Прошло немного времени, и стало очевидно, что кто-то намеренно саботирует все усилия Люка, направленные на процветание ранчо. Сьюзен подозревала, что виноват в этом один из Мэттьюзов, но никогда не высказывала своего мнения вслух. Она не знала, подозревает ли и Люк то же самое и что он собирается делать по этому поводу.
Она знала через Розу, что в Монро сплетничали о ссоре между Родом и его дядей. Старший Мэттьюз угрожал лишить его наследства, если тот не изменит свой образ жизни.
Сьюзен редко покидала ранчо, поэтому никогда не встречала Рода и не слышала всех этих сплетен. Она чувствовала огромное облегчение, что общество нашло другую тему для болтовни, чем ее второе замужество. Ее и раньше никогда не привлекало оказаться в центре общественного внимания, тем более что отношения с Люком были слишком хрупкими, чтобы являться еще и объектом всеобщей критики или осмеяния.
