слегка отошёл. Хотя ты рыдала так горько, так искренне. Что я невольно подумал — между вами есть что-то. Иначе, зачем так страдать?
Ты полезла на эту скалу.
— Если ты здесь, дай мне знак! — прокричала наверх. И упала…
Я снова заёрзал. Но в этот раз по другой причине. Я подумал, что ты, несомненно, ушиблась. А говорила — нормальный спектакль! Работа в искусстве — не спорт, и т. д. А теперь вот лежишь там лицом на полу, и никто не поможет подняться…
— Вить, ты как? — пихнул меня Жека. Заглушаемый аплодисментами, его голос казался далёким.
— Норм, — отозвался я коротко.
— Ну, чё, идём? — позвала Вероника.
Мы встали, пробрались гуськом между кресел наверх. Она разузнала, где будет гримёрка. Вместе с Лёлькой они походили на девочек-школьниц, фанаток какой-нибудь группы. Мы с парнями шли следом за ними. И я вдруг подумал, что зря…
Зря я ушёл! Ты будешь ждать меня там. Будешь видеть со сцены пустующий ряд. Ты расстроишься. Хотел на попятную, но Саня меня заболтал.
— Слушай, опять барахлит, не посмотришь?
— Да не вопрос, заезжай, — я поправил букет, «причесал» его к встрече с любовью.
Ты появилась с охапкой покруче. Несколько прочих букетов затмил тяжеленный, из роз. Я покосился на свой. Лучше бы взял хризантемы. Говорила флористка, бери!
Вместе с тобой шли ещё две особы. Та самая «мамочка» сразу же стала шутить. Они наблюдали, как ты обнимаешь меня. От тебя пахло так… по-другому! Духами и розами. Запах нравился, но я предпочёл не дышать.
— Ты не злишься? — спросила на ушко.
— За что? — я забыл о стеснении.
Глаза у тебя были влажные. Слишком высокая «доза» эмоций, тебе не по силам такое. Я испугался, вцепился в тебя.
— Ну, — ты прикрыла глаза, — За тот поцелуй.
Я выдохнул:
— Злюсь, ещё как! — хотя на самом деле забыл на мгновение, — Я потом накажу тебя, — обещал.
— Точно? — ты улыбнулась сквозь слёзы.
И мне так захотелось тебя целовать. Стереть с твоих губ чью-то «метку». Сказать всему миру — моя, ты моя! Никому не отдам. Мы слились, присосались друг к другу. Словно пьяные. Я разделял твой успех. Разделял твою ношу. Я тебя раздевал…
— Эй, ну харе! — послышалось Женькино.
Кофточка съехала с плеч, ты натянула обратно. Мы прижимались друг к другу, и я понимал — это ты. Я простил тебя, слышишь?
Лёлька пристала к актрисам, а Ника, державшая этот букет, вдруг сказала:
— Ань! Тут типа открытки. Наверно, тебе.
Парни стали искать «оправдания». Только я промолчал. Наши руки разжались. Ты укрылась в гримёрке. Мне захотелось ворваться туда…
— Что там было написано? — обратился я к бывшей.
— Где? — Вероника смотрелась в карманное зеркальце.
— Ну, на открытке на этой, — поторапливал я.
Она усмехнулась:
— Признание в любви.
— Да ладно тебе! — я одёрнул.
Она продолжала подкрашивать губы. Вазюкать измазанной в красное кисточкой. Я схватил её за руку:
— Гонишь.
Выдержав хватку, она подняла на меня озадаченный взгляд:
— Да поздравления! Блин, отпусти!
Я отпустил:
— А точнее?
— Да я не успела понять! — заартачилась Ника, — Чё-то там про дебют.
— От кого? — призадумался я.
— Да ясно от кого, — манерно ответила Ника, — От того режиссёра. Саранского. Типа он же её наставлял.
— Что делал? — бросил я машинально.
— Ну, учил, — сказала она по-другому, но оттого смысл её слов не менялся.
Я вспомнил Сперанского. Его физиономию на афише. Твою главную роль. Твои пробы… Я втянул носом воздух и тут же себя осадил. Представить не мог! Но невольно представил.
Ты вышла из театра уже в сарафане. Каблучки застучали по камню. Я подумал о том, что букеты оставила там, в своей театральной гримёрке. Подавил сожаление! Ведь надеялся, мой ты прихватишь с собой.
— Позвольте поздравить вас, — раскланялся Сашка и о́бнял по-дружески.
Женька опять стал расстёгивать джинсы.
Ника прикрикнула:
— Хватит!
— Чё, пойдём напиваться? — ответил Женёк.
— Пить за успех, алканафт, — уколола она.
— Харе! — рявкнул он неожиданно, и Ника притихла. На время.
Из дверей вышли парни. Вне сцены они растеряли загадочный лоск. Один прокричал:
— Ань! Не забудь в понедельник на репетицию!
Ты махнула рукой:
— Хорошо!
Вы обменялись «энергией». Я почувствовал эту незримую связь. Он был частью другой твоей жизни. Наполненной, яркой, чужой! В которой я был только зрителем…
— Устала, — добавила ты, сунув руку в мою.
Я выдохнул, сжал её крепко.
— Я тобою горжусь, — похвалил, хотя эту фразу уже повторял не единожды. Но теперь я, и правда, гордился тобой! Ты была так красива на сцене. Или сцена тебе очень шла.
— Я представляла тебя, — произнесла неожиданно.
— Вот же я! Зачем представлять? — улыбнулся в ответ.
— Нет, — опустила глаза, — Там, на сцене. Во время поцелуя я представляла тебя.
Я замолчал. Я не знал, что ответить.
— Вить, ну не злись! — ты прильнула ко мне. И слова полили́сь из души бесконечным потоком:
— А если ты будешь сниматься в кино и постельная сцена? Ты тоже будешь меня представлять, и я типа должен не злиться?
— Я не буду играть в постельных сценах. Обещаю! — ты капризно поджала губу. Как ребёнок.
Сердце кольнуло, но я удержался от ссор. Не хотел омрачать тебе праздник.
— Он тебе нравится? — вырвалось вдруг.
Ты отмахнулась:
— Вообще не мой тип.
— А кто же твой тип? — обронил, надеясь услышать комплимент в свой адрес.
— Догадайся, — ответила ты. И пальчики ловко нырнули в карман. В мой карман! Брюки «пустили тебя». Под ними ладошка проделала фокус, и скрылась в трусах.
— Ань, — я поймал её, словно зверька.
— Ты ревнуешь? Ревнуешь? — прижалась, порывисто выдохнув в губы.
Я обхватил твою выпуклость правой рукой. Уместилась в ладони. До трусиков было всего ничего. Слой ткани, тончайшей настолько, что я ощутил их приятный рельеф.
— Эй, ну вы где? Извращенцы! — крикнул Жека.
На кухне был ящик спиртного, закуску готовила Лёлька. Ника надула шары и развесила их по квартире. Мы собирались отметить премьеру, поздравить тебя. А ты постоянно зевала.
— А красивая эта Дана, правда? — мечтательно бросила Лёля.
Ника тут же её опровергла:
— Ничего в ней красивого! Просто типаж.
Женька поддел её:
— Слов нахваталась!
Они шутливо «пинали» друг друга. Как мы.
— К тому же, она уже старая, — фыркнула Ника.
— Я посмотрю на тебя в тридцать пять. Будешь ли ты считать себя старой? — мудро ответила Лёля.
Я обнимал тебя левой рукой. Ты обмякла, лицом улеглась мне на грудь. Я убрал твои волосы за ухо. Чмокнул в макушку. И всё тот же навязчивый розовый запах коснулся ноздрей.
Лето было в разгаре, жаркий полдень
