было достаточно людно. Все люди теперь, по жаре, выходили на прогулку по вечерам. Днём улицы города были пусты.
Пройдя немного, я обернулась. Ожидала увидеть тебя. Не увидела.
«Ах, так?», — я ускорила шаг. Ожидая, что вот сейчас ты мне позвонишь. Если свой забыл, то наберёшь меня с Никиного. Но мобильник молчал.
Уже на подходе к двору я замедлилась. Фонарь освещал и его, и парковку. Твой мотик стоял, прислонившись к столбу. Ты ездил на нём в автосервис. Я сказала, что ты неудачник. Но это не правда! Я всегда восхищалась тобой. И тем, как ребята тебя уважают. Я понимала, какую обиду тебе нанесла. Ну, а ты… Ты ведь так и не понял?
В следующий раз я разжился билетом. Раздобыл его сам! И смотрел на тебя из галёрки. В момент, когда Тоха тебя целовал, я зажмурился. Не хотелось увидеть опять. Букет в этот раз не дарил.
«Подарю его после», — так думал. Мой всё равно затеряется.
— Анна Ловыгина! — озвучил закадровый голос.
Ты вышла на сцену. Какой-то мужик, поднявшийся с первого ряда, вручил тебе «сноп». Те же самые розы. Я беспомощно сжал кулаки. И не выдержал! В тот же вечер спросил, провожая тебя со спектакля:
— Чего цветы не взяла?
Ты улыбнулась мечтательной томной улыбкой. Как будто была не со мной:
— Зачем? У меня дома букет от любимого будет.
— Будет! — кивнул, — Не такой выдающийся, но…
— Перестань, — ты сплела наши пальцы.
— А кто это был? — уточнил я.
— Ты о ком? — сделала вид, что не знаешь.
— Я о розодарителе, — выдавил я, стараясь звучать как можно спокойнее.
Ты рассмеялась:
— Да ну! Это так. Сумасшедший какой-то.
У меня зародились сомнения:
— Он что, приставал? — тут же вспомнились сцены из фильмов. Что, если это маньяк? И тебе угрожает опасность.
— Пусть только попробует! Его Сперанский больше не пустит в зрительный зал, — ответила так, будто знала об этом.
Время шло, ты как будто привыкла к такому раскладу. Театр тебя поглотил! Он оставил мне часть. Слишком малую часть, чтобы я мог смириться с потерей. Разговоры твои были только о театре! О Сперанском, о Тохе, о прочих парнях. Я устал постоянно их слышать. Как будто они были рядом. А я…
Нет, ты обсуждала и девушек тоже. В трёх сёстрах играла с двумя. Делилась приколами из-за кулис, а ребята внимали. Только я ненавидел твой театр! И хранил эту боль до поры. Пока однажды не выплеснул всю, без остатка…
— Неудачник! Ты сам на подхвате у папы всю жизнь, — сказала ты после нападок.
Я упрекал тебя в чём-то, не помню. Я злился на то, что опять, за столом, ты обсуждала его. С Вероникой, которая явно тобой восторгалась.
Мне было больно услышать такое. Сам не знал, что получится так. «Неудачник», — ведь это же я. Ты права, безусловно! Я тот, кому нечем гордиться. Я для тебя — низший сорт.
— Лучше уж так, чем п*здой добывать себе роль, — ляпнул я от обиды.
Слова, покидая меня, обретали какую-то жёсткость. Я был выпивши, сильно! Курил непрерывно одну за другой. Я пытался унять эту ревность внутри. Но, по-моему, делал всё хуже и хуже.
Ты сбежала. Но прежде… Дала по лицу! На глазах у парней и у Ники. Сигарета упала на землю, и ты раздавила её. А мне показалось, что это была не она. Нечто большее! Что-то такое, живое. Какая-то часть нас с тобой…
Я вернулся за стол. Женька тут же, стараясь отвлечь, принялся излагать анекдоты. Я вылакал пиво, рыгнул, не стесняясь девчонок.
— Пойду я, наверно, — сказал, удивляясь тому, как бессильно звучу.
— Куда? — озадачился Жека.
— Домой, — я оставил скамью.
Ника писала тебе, я заметил. Но ты не ответила ей в тот момент.
— Чё случилось у вас? — доставала она.
— Ничего, — отмахнулся.
Я ушёл, невзирая на просьбы остаться. Принципиально тебе не звонил. Не остыл до сих пор! И очень надеялся, эта прогулка меня отрезвит. Я дышал полной грудью и думал. Собирал по частям разговор. Пытался понять, кто из нас виноват? Чьи упрёки звучали больнее?
Очевидно, мои не беспочвенны. Вот только правдивы твои! Кто я есть? Жалкий трус! Неудачник. Всего лишь. Как там поётся у Радиохэд:
— But I'm a creep, I'm a weirdo.
What the hell am I doing here?
Idon'tbelonghere…
(Я всего лишь слизняк, я человек со странностями,
Что, черт возьми, я делаю здесь?
Мне здесь не место).
Пока я дошёл до двора, то раззадорил себя ещё больше. Ну, раз я не пара тебе, то вали! В объятия к этому… Тохе. Или в постель к своему режиссёру.
У подъезда я сел на скамью. Вокруг было тихо. И только сверчки исполняли знакомую песню. Мы часто с тобой говорили из окон. Балконы имели «стыковку». И летом так просто казалось достать до другого окна.
Я запрокинул лицо и увидел, что в кухне твоей горит свет. Приглушённый. А значит, ты дома! Скорее всего, сейчас куришь и плачешь, забравшись с ногами на жёсткий диван. Бабуля твоя на дежурстве, а мать прохлаждается с новым «отцом».
Захотелось взбежать по ступеням. Обнять, извиниться. Я обидел тебя! Я не прав.
Этажи покорились в два счёта. Остался последний пролёт. И стена с нарисованным сердцем. «Аня + Витя», — прочёл имена. И добавил: «равно», — в своих мыслях.
От двери исходило тепло. Или мне так казалось? Я всем сердцем стремился в неё постучать. Но готовился долго. Наконец-то решился. Услышал, как скрипнули чьи-то шаги. Но утратил настрой, различив силуэт твоей мамы.
Она удивилась, таким был мой вид:
— Что-то случилось?
Я спросил, позабыв о манерах:
— Аня здесь?
Мама твоя запахнула халат. Под ним что-то было. Ночнушка? Она, вероятно, спала.
— Нет, а разве она не с тобой? — озадаченно вскинула брови.
Я шагнул за порог. Заглянул к вам на кухню. Будто она могла тебя прятать.
— Мы поссорились, — бросил с обидой.
Тёть Лена махнула рукой:
— Помиритесь.
— Я думал, она будет здесь, — объяснил свой внезапный визит.
— Вернётся, — заверила Лена Георгиевна, — Ты что, Аньку не знаешь? Ей нужно себя показать.
Я прислонился к стене. Мне хотелось дождаться тебя во дворе. Загляни я домой, мама тут же учует неладное. Начнутся расспросы. А я не хотел отвечать! И грубить не хотел. Потому попросился в туалет.
Тёть Лена кивнула.
— Да, конечно! Вот же он, прямо по курсу, — сказала она, приглашая пройти.
Я отлил и умылся. После долго смотрел на себя.
«Неудачник», — стучало в
