Господи, какими удивительными были эти часы, когда не надо было ни думать, ни выяснять отношения, ни размышлять о предстоящей разлуке. На это время ей показалось, что так будет продолжаться вечно, но вот прогулка закончилась и они возвращаются в домик.
Белинда сразу все вспомнила. Ей скоро надо уезжать, она не может провести с ним еще одну ночь. Ни за что!
Теперь она знает совершенно точно: она, Белинда Стэджерфорд, любит отчаянной, безответной любовью Освальда Фергюссона, коварного любовника, современного Дон Жуана, сменяющего женщин одну за другой, не задумываясь ни на минуту, лживого обманщика. Более того, человека, повинного в смерти ее второго отца.
Хотя, как любила повторять Марта, танго танцуют только вдвоем. Так что Саманта тоже ответственна за случившееся. С другой стороны, разве был у нее шанс устоять, если Освальд включил свое обаяние на полную мощность?
Я же сама растаяла, как воск в пламени свечи, напомнила себе Белинда.
Погруженная в невеселые мысли, она и не заметила, как они добрались до дому.
— Черт, какой же я идиот, не смог даже нормально позаботиться о тебе! Надо же, не подумал, что ты можешь сгореть с непривычки. Наверное, жутко больно? — Освальд отвернул крышку с большой стеклянной банки и зачерпнул пригоршню сомнительного вида мази. — Ложись сначала на живот, — скомандовал он и начал плавными движениями наносить странную массу на воспаленную кожу.
Белинда немедленно задрожала. Какие у него удивительные руки, доставляющие ни с чем не сравнимое наслаждение…
— Что, больно? — заботливо спросил он.
Она заставила себя покачать головой.
— Нет, холодно.
— Это тебя знобит от ожога. Ничего, потерпи чуть-чуть, через полчаса все пройдет, — заглянув ей в глаза, заверил Освальд. — Теперь вставай, намажу живот…
Белинда продолжала заниматься самобичеванием. Несмотря ни на что — ни на смерть Джона, ни на коварство Саманты, ни на то, что знает, скоро настанет разлука и принесет с собой душевную боль, — она ведет себя как жалкая потаскушка. Даже сейчас, когда Освальд всего лишь лечит ее, она вся пылает и истекает соком. Захоти он взять ее прямо здесь, на этой кушетке, — она уступит сию же секунду, с радостью, без колебаний. Нет, единственное, что она может сделать, чтобы избавить себя от постоянного унижения, — это проложить между ними океан.
Ясно, сегодня ей уже не уехать. Слишком поздно, да и Освальд не отпустит. Но даже если удастся уговорить его отвезти ее обратно в Сидней завтра, то надо еще как-то пережить предстоящую ночь…
— Ну вот, готово, — прервал ее горестные размышления голос Освальда. — Так получше?
— Да, намного, — поспешно ответила она, озираясь. Стоять почти обнаженной перед ним было неловко.
— Я вымою руки и вернусь. Захватить тебе чего-нибудь попить?
— Да, спасибо, — натянуто ответила Белинда.
Когда Освальд вернулся, неся в руках запотевшие бокалы с кока-колой, она сидела в кресле, подстелив под себя одно из полотенец, и угрюмо смотрела на погасший камин. Он опустился в соседнее кресло, передал ей один из бокалов и, немедленно заметив ее настроение, спросил:
— Что-то не так?
— Что может быть не так? — едко усмехнувшись, ответила она.
— Я так понимаю, что ты до сих пор на меня в обиде?
— А тебе разве не кажется, что у меня есть полное право обижаться? Я не хотела приезжать сюда, не хотела спать с тобой. О, знаю, знаю, ты не заставлял меня, но…
Оба помолчали, потом Освальд сказал:
— Значит, несмотря на все, что мы с тобой пережили прошлой ночью, ты предпочла бы остаться в тех трущобах?
— Да.
— Что ж, в таком случае я отвезу тебя завтра обратно. Рано утром…
Белинда глубоко вздохнула и сказала себе, какое это облегчение. Но, увы, никакого облегчения не почувствовала.
— А пока, — немного угрожающим голосом продолжил Фергюссон, — пора бы бросить все эти игры, и…
— Это ты играешь в игры! — воскликнула Белинда.
— И не думаю…
Она вдруг оцепенела от страха.
— Почему ты так говоришь?
Он посмотрел на нее в упор холодными синими глазами и медленно произнес:
— Я буду задавать тебе вопросы. И на этот раз я намерен получить удовлетворяющие меня ответы.
— Даже если придется выбить их из меня? Давай, вперед, большой и сильный Фергюссон!
Не обращая внимания на ее насмешку, он спокойно сказал:
— Не волнуйся. Есть и другие способы.
Разговор вдруг принял угрожающий для нее оборот. Белинда испуганно замерла и стала ждать, что еще он скажет. Пусть подождет, решил Освальд. Секунды тянулись, она пыталась успокоиться и напустить на себя деланно-беззаботный вид.
— Скажи мне, Белинда, — неожиданно спросил он, — почему ты вызвалась поехать в Сидней, когда поступило предложение об обмене?
Вопрос застал ее врасплох. Она-то лихорадочно пыталась придумать, как объяснить свое бегство из Розового дворца.
— Мне… мне нужно было сменить обстановку… И потом, я всегда мечтала повидать Австралию.
— Наверное, очень мечтала, если смогла собраться за один день.
— Меня ничто не держало дома.
— Тогда почему ты вдруг заторопилась вернуться?
— Потому что поняла, что совершила большую ошибку, приехав сюда.
— Как ты можешь судить об этом, еще даже не приступив к работе?
— Мое решение не имеет никакого отношения к работе. Это дело исключительно личное. Я никогда не собиралась связываться с таким мужчиной, как ты.
— Странно. А мне показалось как раз наоборот. Временами ты… как бы это сказать… поощряла меня.
— Но я никогда не планировала… — Белинда замолчала, поняв, что едва не проговорилась.
— Не планировала — что? Спать со мной? — Ее вспыхнувшее лицо подтвердило его подозрение. — Так что же ты собиралась делать? Дразнить меня, а потом ускользать прежде, чем я попрошу тебя выйти за меня замуж?
— Безусловно нет!
— Знаешь, ты была бы не первой женщиной, попытавшейся проделать это.
С болью в сердце она ответила:
— Поверь мне, Освальд, ты — последний человек в мире, за которого мне хотелось бы выйти замуж.
Он удивленно вскинул брови.
— Что, у тебя есть какие-то предубеждения против богатого мужа и спокойной, комфортной жизни?
— Если я и выйду когда-нибудь замуж, то только за человека, которому смогу доверять. А мужчине с твоей репутацией не поверит ни одна здравомыслящая женщина. Так что я совершенно не собиралась вступать с тобой в какие-то отношения, тем более близкие.
— Прости, но я тебе не верю. С самой первой нашей встречи, несмотря на мою «репутацию», ты делала все, чтобы увлечь меня.
