На каждый шаг, который он делал к ней, она делала шаг назад. Хэнк остановился.
— Отправляйся на родео, Хэнк. Ты не будешь счастлив, если не поедешь.
Счастлив? Неужели она не знает, что без нее счастья нет? Он цепенел от одной мысли, что, проснувшись утром, не увидит ее, не поговорит с ней, не поцелует ее.
Как могло такое случиться? Он играл по ее правилам, делился своими чувствами. Да, он опустил одну деталь, но неужели из-за этого она сможет поступить так жестоко?
Он больше не хочет на родео, он хочет остаться с Алекс в их доме, в Райском Саду.
Он развернулся и запустил руку в волосы. Но как он может остаться, если ее не будет здесь?
Он шагнул к кухонной двери и повернулся к Алекс, чувствуя себя опустошенным и лишенным всякой надежды.
— Я уезжаю завтра утром.
Она вежливо кивнула.
— Я тоже.
Хэнку показалось, что его легкие расплющились от удара о землю, когда мустанг встал на дыбы и сбросил его посреди арены, — он тщетно раскрывал рот, воздух в грудь не проникал.
— Ковбой продержался восемь секунд. Сейчас мы узнаем его результат, — услышал он голос комментатора.
Когда Хэнку наконец удалось вздохнуть, три размалеванные рожи закрыли ему темное техасское небо.
— Ты жив, сынок? — спросил пожилой клоун.
Еще один присел рядом с ним.
— Похоже, нужны носилки.
Третий клоун склонился над ним.
— Ну-ка, он помнит, как его зовут?
Тело не хотело повиноваться, но Хэнк пересилил себя и сел.
— Черт возьми!
— Он говорит, его зовут Черт Возьми! — выкрикнул клоун ковбоям, выстроившимся у загона.
Толпа вокруг арены по достоинству оценила шутку и с облегчением расхохоталась. Аплодисменты и возгласы одобрения сопровождали Хэнка, когда он поднялся и оттолкнул старого клоуна, пытавшегося поддержать его под руки.
— Приветствуйте Хэнка Эдема, заработавшего восемьдесят два очка! — объявил диктор. — Первое место!
Хэнк дохромал до ограды и прислонился к ней. Первое место.
Толпа снова разразилась криками восторга, но Хэнк едва слышал их. После двух месяцев скачек по всей стране, от Монтаны до Техаса, он уже не отличал восторги от улюлюканья, и его это не волновало.
Он постарел или просто забыл, как тяжела жизнь ковбоя на родео? Жизнь на родео — сущий ад. Не было ненависти лишь к тем моментам, когда он сидел верхом на мустанге или метал лассо. Но это длилось лишь несколько секунд в день.
Каждый сустав его тела болел, особенно ломило давно поврежденное колено. За это время в его голове не раз мелькала мысль: «Нужно возвращаться домой».
Хэнк распахнул ворота. К черту родео! К черту золотую пряжку! Он возвращается домой навсегда. И неважно, что там каждый уголок будет напоминать ему об Алекс.
Трэвис и Клэр не слишком обрадуются, но это их дело. Он просто сядет на качели и не будет замечать их, пока они не привыкнут. Нет, не то! Он усадит их на качели и выскажет им, выставившим его за дверь, все, что думает.
Улыбаясь от предвкушения, Хэнк прицепил к грузовику трейлер и загрузил в него двух своих лошадей. Потом забрался в кабину и завел мотор. Половина десятого. Если ехать и ехать по дороге, к утру он будет дома.
— Трэвис? Клэр? Кто-нибудь есть дома? — прокричал Хэнк, снимая у порога шляпу и сапоги.
Ответа нет, но иного он и не ожидал. Клэр, наверное, на летних работах, а Трэвис на пастбище. Он может поспать несколько часов до встречи с ними.
Но сначала надо перекусить. Он поморщился, едва шагнул на кухню. Запах варева Клэр тяжело витал в воздухе.
Воспоминание об Алекс, стоящей у плиты и приветствующей его улыбкой и божественным ароматом ростбифа, заставило его замереть на месте. Почему Трэвис не мог нанять нормальную повариху?
Заметив мигающую красную лампочку автоответчика, Хэнк нажал кнопку воспроизведения и услышал до боли знакомый голос:
— Трэвис? Клэр? Вы где?
Хэнк похолодел. Это Алекс!
— Я так понимаю, опять не застала вас. Никак не привыкну к тихоокеанскому времени.
Опять? Она уже звонила? Какого черта?..
— Звоню, просто чтобы услышать трехдневный отчет, как дела у Хэнка. Я скучаю без вас, девочки-мальчики. Ну, позвоню попозже, когда вы будете дома. Пока.
Сердце Хэнка заколотилось в груди.
Он долго смотрел на телефон и даже не заметил, как задняя дверь открылась, и на кухне появился его младший брат.
— Что ты делаешь дома? — воскликнул Трэвис. — Я думал, на этой неделе ты направляешься в Нью-Мексико.
Хэнк ответил вопросом на вопрос:
— И давно она звонит?
Трэвис не стал делать вид, будто не знает, о ком идет речь.
— Первый раз позвонила, как только доехала до Сан-Франциско. Сейчас звонит пару раз в неделю. Думаю, Клэр тоже ей звонит.
— Зачем?
Он пожал плечами.
— Узнать, как у нас дела.
— Когда Алекс уезжала, она ясно сказала, что ей плевать на нас. Она любит только Райский Сад.
Мышца задергалась на левой щеке младшего брата.
— Она сказала, плевать на тебя, а не на нас.
Хэнк прищурился.
— Тогда почему же она интересуется моими делами?
Трэвис выругался. Потом решительно подошел к раковине и налил стакан воды.
— Зачем ты приехал?
— Я приехал домой насовсем. Отвечай на вопрос.
Трэвис удивленно посмотрел на него.
— Что значит «насовсем»?
— А то, что я сыт по горло родео и вернулся домой. Так зачем Алекс звонит?
— А как же Национальный финал? Как же золотая пряжка, о которой ты всегда…
— К черту все золотые пряжки! — Хэнк грохнул кулаком по кухонному столу. — Ты мог стать Ковбоем с Золотой Пряжкой. Я слишком стар для родео. Или слишком умен. Так или иначе, я остаюсь дома и займусь ранчо. А сейчас, если не скажешь, почему звонит Алекс, я тебе…
— Она любит тебя.
Эти слова остановили Хэнка, как каменная стенка. И смысл их не сразу дошел до него. Надежда вспыхнула в нем, но сразу угасла.
— Она сказала, что не любит меня.
— Она лгала.
Хэнк разглядывал брата, не в силах ничего понять.
— Зачем, черт возьми, она делала это?
— Чтобы ты уехал на родео.
Хэнк облокотился на стол, опасаясь, что колени подведут его.
— И ты ей позволил.
— Черт возьми, я помогал ей. И Клэр тоже. Ты слишком многим пожертвовал ради нас, Хэнк. Мы хотели вернуть тебе часть.
— Для этого вышвырнули меня из родного дома и отняли единственную женщину, которую я любил? Как мне благодарить вас?
Трэвис поставил стакан на стол и отвернулся, услышав сарказм Хэнка.
— Похоже, ты недоволен этим. Но мы хотели тебе добра.
